Июль 2015 г.
32. Люди, вы уверены, что вы –
люди?
Люди, вы уверены, что вы - люди?..
Тонут политик, рыночник-реализатор и народный поэт - кого будете спасать,
украинцы?! Нельзя злорадствовать беде других. Я понимаю,что у всех свои боли и
проблемы, но милосердие всегда отличало людей от стаи гиен... Случилась воистину
трагедия - богатого покалечила богатая игрушка - племенной конь, лошадь... ну и
что мне от этого... богатому детей черт колышет... у меня мать в агонии конала
у меня на руках 10 лет, и государство таких державников сраных платило мне
сумарно ежемесячно 5 грн. 31 коп. - вот почему я люто ненавижу и такое
государство и подобный парламентаризм… И снова о павшем в кому
депутате-наезднике… Если его болезного откачают деньги, рациент выживет, нет -
останется пациентом, а мне опять идти в продовольственный магазин. Я - старый сетевой журналист думаю об этом с
ужасом... Что и за что брать... Пучок зелоного лука на 1-2 яичницы стоит
сегодня 7 грн.! Соразмерили? Хотя бы с ценами в парламенском буфете… Жаль для
не для погибшего депутата… После падения с наровистого скакуна депутат-наездник
не выжил… А вот по замыслу таких
депутатов ны-нешняя стоимость пучка
зеленого лука - это чья-то очередная
месячная помощь, ибо антинародный парламент изначально преступен. Сегодня в нем
мне мало кого жалко... Лично я помню ещё ту легендарную Александру Кужель,
которая меня восторгала, но и она растворилась в этом антинародном болоте.
Ягниченко Степан: Депутат Кужель
к болоту не принадлежит. Она богатая. А быть богатым в бедной стране то ли
стыдно, то ли опасно. Не помню цитаты точно. Помню, как она в своем «гелендвагене»
с личным водителем ездила.
Наталія Олюч: Веле, вам-то она на
что? Вы писатель народный, а не псевдонародный горе-изб ранник… Вот и пишите лучше всех, будьте ярким, чтобы
редакторы за вами бегали…
Веле Штылвелд: О, эти нынешние
антисемиты по крови в 12 колене только и жди – побегают… вы только посмотрите,
в кого они превратились эти вечно изганяемые корпусно каждые два-три сезона из
продажных изданий... вы просто последите
за многолетней агонией издательского корпуса Украины... Это высшая
медиа-подлость... и она работает третье десятилетие... дайте мне список
редакторов официозных ихданий за февраль 2014 г., затем за февраль 2015 г., затем
нынешние столь же прогнуто-антисемитские... всё равно у вас волосы станут
дыбом!! Да создайте хотя бы для дипломных безденежных правдолюбов, влюбленных в
творческий и журналисткий труд некий
действенный пул,способный публично и много являть гниль этого антинародного режима
майдаунов... Политикам нужно только одно безмозглое быдло. Потому и настало время
дать им всенародное от коша... Чуть было не написал от винта, но патриот же,
хоть и авиатор армейский сорок два года тому назад... Власть не прощать... упал
с лошади, значит, не свое место в парламенте занял!
Ягниченко Степан: Болото всегда
полезно: при Януковиче они собирают тушек, при демократии они собирают консерваторов…
Этого конкретного человека, как и нас всех, сотворил Господь.Бойтесь огорчить Его…
Веле Штылвелд: нам в наказание...
Я категорически не огорчен... Двадцать лет лечу спазмы головного мозга фенегидином...
Такое народное плацебо по гривне за десять штук... А вы видали, чем лечатся
богачи? Это из-за них цены аптечные разогнали до астрономических... как
минимум... но прежде Александра Кужель много лет была на коне, как политик... А
в своем патологическом желании увлечь массы она не права... Это не её конёк....
особенно в пору, когда люди затянули пояса просто на горле... в такую пору
вчерашние плясы политиков на стол не положешь... Госпожа Александра, прежде
всего, должна педолировать меры по преодолению реального голода в стране, и
говорить об этом в парламенте! Вести за собой быдломассы по киевским улицам не
её конек!
Mariia Wilk: Такое время, что
сегодня ты знаешь одно, а завтра вдруг обратное. Наверное плохие поступки
иногда дескредитируют хорошие. Часто важнее результаты, а не попытки. Я
прислушиваюсь к Кужель и по сей день… А Еремеев погиб просто нелепо – обученный
выездке, свалился под ноги любимого скакуна… И брякнулся головой о брущатку..
Сергій Ткачук: Звичайно можна по
різному відноситись до того що робив Єремєєв... але те що він нагло купив всіх
і здобув депутатство, то тільки заслуговує суду! Якщо держава і люди цього не
зробили, то Бог все свого часу поставить на місця! ДОсить багато беззаконня і
безкарності, як на одну людину... Це дзвіночок для всіх тх, то кого ненависть
настільки велика, що люди готові плескати на будь-яку вашу біду. Діти
чиновників їздять мажорами на дорогих тачках, збивають людей і їм нічого, діти
простих людей гинуть в АТО… Це злорадство лише констатація факту, що кожен з
нас має на те що заслуговує: Закони Всесвіту працюют без помилок - все йде так як має іти якщо виживе то не хай
задумається можливо щось накоїв не те зробить аналіз і виправиться!!
Татьяна Шарапова: Люди, вы
уверены, что вы - люди? Вопрос, конечно хороший. Спасибо за вопрос (от этой
фразы не просто тошнит!). Вот у меня вопрос: Почему когда у обычного украинца
нестабильное состояние - это "легкие" телесные повреждения, и уроды
при власти этого не видят (откровенные преступления так званых медиков), а
когда это касается будь-кого из власти - так сразу и медицина, как медицина и
вой на всю страну? Сколько украинцев уничтожили так званые медики под
фальшивыми диагнозами и при изуверских "законах" наших законописюнов
и законописек? Сколько?! Про ссучку Т. Черновол также выли (ах, бедняжка, ах ей
выплатили около млн. грн. за гибель мужа). А сколько дали семьям погибших на
войне патриотов?! Сколько осталось сирот, считали? Или ссучка Т. Черновол это
всё, а остальные ничто? Никто не желал Еремееву зла, но почему они люди, а мы
так, хуи на блюде?? Объясните!!
Ирина Филиппова: Госпожа-пани Малкина,
это страшно, когда доведенные нищетой люди,не верящие уже никому
"сверху"- постоянно их обдирающих 24 года, узнавая о горе людей, по
их мнению причастных к тому,что происходит в этой стране, - злорадствуют и
желают смерти… Не по-людски это... Но это нужно довести людей до такого
состояния...И все же мы же люди. Будем милосердны. Нельзя отвечать только злом,
начните с себя… Да, сложно, но именно с себя нужно начинать...
Ирина Онищук: Сотни деточек а
нашей стране в эту минуту нуждаются в лечении... что мне какой-то Еремеев, которого
поглотила излишняя роскошь, естественно, честно или бесчестно заработанная, я
не хочу о нем слышать в тот момент, когда наши мальчики каждый день погибают, а
их имена нам не говорят... простая статистика. Вот и с Еремеевым та же статистика,
кому что Бог дал...
Natali Sokolova:
"Карма" буде у всіх, і у тих, хто може проявити милосердя, і у тих,
хто не знає, що це таке. Доказ, що всі ми смертні, чи ти мільйонер чи ти бомж
всі там будемо , якщо прийшов час помирати ні -які мільйони не допоможуть…
Алик Курка-Маер: Меньше воруй и
делись больше с бедным людом, и тогда о тебе и скажут что-нибудь хорошее,
может!
Тамара Гревизирская: Остановитесь
,ведь это человек и он в тяжелом состоянии… Было бы странно, если бы не
поддерживали. Ворон ворону. Веремеев это не Веремеев, это система ваша, которая
шатается как никогда…
Веле Штылвелд: В этом и
усматривается высшая стабильность системы! А вам знаком украинский
коллектитвный эгоизм. Мне знаком. После чернобыля собирал средства на
оздоровление украинских ребят, эвакуированных из эпицентра аварии на ЧАЭС...
деньги давали в ту пору, увы и ах, только российские предприятия...
Vitaliy Balan: Какое может быть у
христиан здорадство... грех это, "не радей чужой беде, бо твоя сзади
гряде"... говорили наши предки...
Так то ж прежки, а мы живем в
новые времена тогда, когда ВтороХрамье новых храмов не для хамов! ...как
восстанет Третий Храм - к нам вернется Авраам… Авраам родит Исаака, а вот кто
родит Урию... тут вопрос, потому что Третий храм по святцам сопряжен с мировым
Аромагеддоном... Песи-минус-кантьри-шмяк... украинцы впали в политдепресию... это уже очевидно... политики, мля... вы свою
страну знаете, в которой народ мычит да не телится, в которой народ поет, а
затем берется за камни... дивный народ...таких как вы - он никогда не оставит.
по-библейски рано или поздно камнями побьет, промычится и вновь запоет...
ВтороХрамье новых Храмов не для
хамов!
Оболонских Липок слава – не для Храма:
сытость, рыхлость, отупелость всеДовозволка,
потребительски-торговая приколка.
Джипы, шлюхи и матроны с бюстом
на семь,
вот где новые иконы – мордой оземь,
вот где новые порядки, вот где фуры,
вот вам новые в столице синекуры!
Вот где бл@дство для богатых, сытых, жратых –
вышкол слуг, лакеев, челяди, ребята!
А ещё для прочих, тех, кто бродит мимо,
куча всяческих бистро в одну витрину,
где вас лихо обсчитают и
отбросят,
ближе паперти церковной – там, где просят.
Жалко просят, горько просят подаянья…
В джипах воры мчаться прочь без покаянья…
14-июня -14 июля 2004 г.
Мики неспешно обряжается в
Мордехая – и костюмом, и напускным взрослым лицом, и взрослым наполнением
рассуждений о смысле окрестного бытия. Вот, к примеру, что такое «майский
синдром»?.. Разве это не великая способность многомиллионной толпы ринуться на
свои приусадебные, пригородние сотки и без подготовки втянуться в процесс возделывания
грядок. Самое страшное начинается потом, когда приходит осознание, что нельзя
после долгой и утомительной зимы надрывать своё здоровье, вот у многих оно и не
выдерживает, что очень печально… Всему нужно и своё время и свои силы… Долг за
школьную "материнку" для компьютера все ещё внушительный, а поставщик
компьютерного двора – вчерашний выпускник со щербатистым ртом, племяш
подольского вора в законе. Алексей Кочерев оперативен, ведет учетные записи у
себя в кондуите, получая от Дервише немногую детскую зелень.
– Сколько бабла, Микки, сбросила
пацанва? Мне по барабану, когда соберут. Сегодня соберут, завтра материнку в
класс притараню, утром соберут, вечером принесу… Мне это легко – мои правила
незыблемы, как Брестская крепость…
Школьники верят Дервишу, для них
он сам – Брестская крепость, и искренне удивляются его фанатизму, – а он
высиживает в компьютерном классе по 60 часов в неделю, и словно шепчет им
странное заклинание странное:
"Вперёд, мои маленькие
компьютерные человечки, и да проститься мне эта алчность во имя общественной
радости, потому что DOS в мире давно сменил WINDOWS, и учить хочется всех вас
не фарсово, а реально. Я готов вам сострадать, но пусть и родители ваши
подумают вместе со мною о мире, в который приходите вы надолго!"
Перед уроками Дервиш успевает
подслушать "подгорелое" национальное радио, и словить себя на
странной реакции в ответ на последние новости:
– компьютерной технологии
гипертекста – Да!
– входу в европы через безветрие по-скотски рабских душ – Нет!
От бесконечности
инвестиционно-компьютерного долга весь день болит голова. Дервиш захотел
слишком многого – он заглотнут свежего воздуха времени со всей его отчаянной
стервозностью, за что и получает теперь бейсбольной битой под дых. А ведь
совсем ещё недавно в едином на всех совке жили на земле ребятки из братской
России, которые и дарили украинским деткам компьютеры, тогда как украинец украинцу
может подарить только злу пословицу:
- У сусіда хата біла, а у мене помарніла – най й його горить…
Россия теперь в заграницах, и
дарит новой Украине по-братски только тех, на кого в ее огромных границах
объявляется всероссийский розыск – к примеру, килеров и асфальтозакатчиков из «солнцевской»
мафии… Живых, полнокровных, отчаянных, наглых, дерзких… Они и прибирают Киев к
рукам… Это не больно – пуля за пулей,
пуля за пулей… пулей… А местечковое жлобье способно только обогащаться, хотя бы
и не разрешимых проблемах Детства. Вот почему Дервиш со своим фанатизмом
заранее обречен. Хотя компьютеры он и ставит не у себя дома, а в школе для
детей, эвакуированных из эпицентра аварии на ЧАЭС…
Дервиш по утрам привык
здороваться с седовласым сторожем – чернобыльским ликвидатором и просто
прекрасным человеком, который всегда находит для Дервиша несколько теплых
дружеских слов. Но сегодня Виктора нет. Он скоропостижно скончался еще
накануне. И по собственному страшному завещанию, чтобы не напрягать неимущую
свою семью, завещал кремировать себя в первые три часа после смерти. Вчера
утром он пришел после ночной смены, позавтракал, прикорнул и уже не проснулся… В
шесть вечера его прах уже везли к тридцатикилометровой Зоне, на границе
которого высыпали под молодые березки и ели… Он знал, что если сам не завещает
похоронить себя подобным образом, то прах его, естественно, увезут в
какой-нибудь дикий могильник, а прах какого-нибудь бомжа – в рост и вес самого
Виктор – передадут из общей горкреманки, пересыпав в стандартно дежурную урну
для родственников… При жизни Виктор был таксистом и грачевал по области до
самого дня аварии. То, что он увидал в первые дни после, ужаснуло его: дети и
матери в несъемных по несколько суток защитных плащах и противогазах… Одну мать
и одну девочку он просто вырвал из рук военных экспериментаторов. Мать –
дальний потомок корякского родового шамана, умолила его сделать это – дочь, по
мистическому складу психики, просто не могла переносить дальнейшего пребывания
в лагере для перемещенных припятских жителей. Об этих лагерях в прессе не
оговаривалось. Завуч школу запомнила то доброе, что совершил Виктор для ее
маленькой семьи, и Виктор, потерявший здоровье, а с ним и работу, – стал
школьным сторожем. Так было... Об этом значительно позже Дервиш ещё напишет в
соавторстве с Игорем Соколом почти не фантастический печальный рассказ…. Но
пока… Виктора теперь в мире не было… Была тихая боль о невосполнимом – не
договорил, не дослушал, не допостиг главного – Виктор был одним из самых
настоящих чернобыльских сталкеров! Был и отыскивал дорогу спасения на Земле,
ушёл и, наверное, легко отыскал для самого себя дорогу на небо. Не дано
отыскать дорогу на небо лишь тем, кто прежде там вовсе не был, да тем, кому раз
и навсегда перекрыло недоКрылость земных потуг… Вечерний генделик для
ликвидаторов из окрестных многоэтажек для посторонних раз и навсегда выстроил
энергозабор. Дервиш никогда не пытался пройти за барьер их памяти и их
поступков… Он оставался в строго предложенном для него места пить на равных –
днем он был учителем их детей и смел пить в мире, где чужие не ходят. По
традиции Памяти на привычный поминальный стол он заказал сто грамм
"Козацкого напою". И положил, перекрыв черной горбушкой.
– Кто умер? – спросили привычно с
соседнего столика.
– Виктор, сталкер и школьный сторож.
Отовсюду подтягивались
посетители. Кто-то купил килограмм мятных конфет, кто-то принес полтора десятка
граненых стаканов и стал разливать по пятьдесят грамм поминальных. Неожиданно
принесли старую газету с фотографией Виктора. Сталкер стоял у Газ-21
"Волга". Рядом с ним стояло несколько припятских женщин... Дервиш
молчал, теперь и он знал, что в первые дни Припять и Чернобыль гарантировал
жителям депортацию инфильтрационные гетто с проживанием в военных палатках в
противогазах и резиновых плащевиках день, пять, пятнадцать, сорок, восемьдесят!..
Только к июлю-августу детей и женщин оттуда начали развозить по местам
постоянного места жительства. «Синий» микрорайон на Троещине стал для четырех
тысяч взрослых и двух с половиной тысяч детей вторым домом. Но прежде все они в
той или иной степени прошли через боль, но дали подписку молчать… Потому и
Виктору было позволено столь спешное кремирование и упокоение. Конфеты,
баранки, пряники, водка и даже полная кружка пива с воблинкой вместо крыши. Вот
и весь ритуал Памяти. Таким он здесь бывал едва ли не ежедневно. Дервиш был
одним из немногим, кому этот ритуал был ведом, и кто не проявлял к этому
ритуалу корысти. Пил за свои… Пил за свои, много пил за свои, и молчал вместе
со всеми на раненом пограничье времени и безвременья… К тому же в баре легче
пишутся перемётные за вновь отстроенные за годы пострадиоционного полураспада
письма:
·
Шалом, Вадим
с домочадцами! Как вы там все с маленькой дочуркой Дашенькой? Поздравляю вас с
Днем нашей общей Победы исторически проигравших пока славянских наций, которые
все равно исторически обречены быть первыми...
У меня – несладко. Мама в
полуагонии, ходящая под себя ссыхающаяся старая женщина, полубезумная, которую
я полуненавижу за свое проклятое интернатовское детство, отрочество и нищенскую
юность, но которой только я сейчас могу помогать... Помогать ценою полного
самоотречения от всего своего прошлого мира, а значит, что необходимо заняться
поисками нового мира, завтрашнего... С тем и втравился в некую
литературно-игровую среду, которую придумала для таких остолопистых, как и я
газета, "Столичная". Пишем много и ни о чем... Лично я уже вбросил в
газету 314 страниц печатного текста и выловил около двадцати (своего же – ныне
в Сети подобные писания называют постами, а был это первый в Украине газетный
городской форум)... Плюс к ним до десяти страниц возражений и тупоголового
писка, имеется ввиду понятие литературной страницы, а не все эти поджимки и подгонки
на газетных полосах... Иногда тороплюсь и несу околовсяческую ахинею, иногда от
беспомощности, перед так и не пришедшей к матери смертью у меня от бессилия и
злобы опускаются руки, ибо отныне я круглосуточный сиделкин глупой обезвоженной
жизнью бабы, угробивший и свою собственную, и почти всю мне окрестную жизнь… Заходил
пару раз Люльчонок. Я уже смирился с тем, что она уже выросла и перестала жечь
меня изнутри. Рванул к звездам Тимур Литовченко, издавший вместе с другим
киевским фантастом Олегом Авраменко в Москве первый свой "булыжник"
на 528 страниц и получивший на двоих до двух тысяч долларов за тираж уже в 15
тыс. экземпляров, при обещанном разгоне в 50 тысяч. Имя сей двоицы – Андрей
Давыдов, и писнули они романчик "Власть молнии"... Что тебе сказать –
наверное, здорово, но Тимур только привез из столицы всех столиц Эсен-Гэ (на
иврите: кушай гэ и т.д.) 1 мая свой сигнальный экземпляр. А скоро сама книга
явится на книжный базар Киева, в районе метро "Петровка"... Я же до
романа, после пресловутого "Можно сойти с ума", который я в качестве
литературного раба написал прошлым летом 196 страниц и продал бандиту Рачеку
Синаняну, этой наглой «армянской морде», всего за 60 баксов, романов более не
пишу... Сейчас интенсивно осваиваю роль страстотерпца, но ну бы ее на хер, до
чего она гадкая и не по мне... Сам посуди, с 31 мая прошлого года я напечатал
1642 страницы разнокалиберных текстов, желая походить на настоящего проффи. И
это всего за триста сорок три дня. Это ежедневно я выбрасывал на гора по 153
печатных строчки, как бык, озверевший от того состояния, в которое он невольно
попал, забегая в тупик… За это время расшиб вдребезги две брехливые радиоточки
– черную и желтую... Пытался врезать по сраке своей немощной матери, вымывая
из-под нее килограммами жидкого кала, иной раз и сутки кряду, но это утешает
мало, ибо убить ее не смогу, а простить и подавно... Справки по ее уходу
правосторонне парализованной мне пока не дают, вот и получается, что я вылетаю
за борт социально спасавшей при оплате жилья безработицы и становлюсь
стопроцентным дерьмом, вот и подумываю – либо об этом дерьме мне писать, либо
уходить туда, в фэнтези, где сытость, наглость, полное отсутствие морали и
большие, перегретые собственным дерьмовым существованием сказки... Пиздеть, так
пиздеть, врать святошно и празднично, погружаясь в такое дерьмо, которое и Бог
никогда в жизни не ведал... А к Богу при этом я так и не пришел, как стойкий
гомо советикус... Мечтаю завести в доме услужливую афроазиатку, давно мечтаю,
как вот уже 25 лет мечтаю съ@баться из этого ада... Чувствую, что выход
где-нибудь рядышком, но, по крайней мере, не в прыжке за окошко девятого этажа.
Мы живем в паскудно-блядском континиуме, который конечно же специально только
для нас!.. Кушать подано-с!... Западники только тихо молятся, чтобы в наших
добрых постчернобыльских городах резво помирали людишки, все эти постядерные
монстры, коих так боятся еще и потому, что эти людишки уже сами желают, чтобы
их завоевали за достойную жизнь, за ухоженную смерть, за по-настоящему, а не
брехливо счастливое совковое и постсовковое Детство... Но на кой мы им, уроды и
мутанты, сдались там на Западе... Им бы у нас радиоактивных свалок сотворить
как больше и дослать все те фиолетово-недоразвитые расы, которые так плотно
обселили Европу. В чем-то одном совок был прав, говоря нехлюям всех мастей:
"Срать – домой и т.д."… Даже либерал Никита Хрущев не больно им
позволял, а вот сейчас такое время, что вот-вот и будут у славян фиолетовые
внуки и правнуки, особенно в независимо-беспортошной Украине. Вот и повелась
наша молодежь на гоблинах и эльфах, и пишем мы сейчас под себя. Жму руку,
привет от всех, Дервиш.
Африканская закваска на
украинских борщах.
Ой, какие детки сказка: жуть и страх!
Трудовые в доску будни у украинских блядей –
от заката до полудня вид мудей!
Упоительно и просто в полный рост
оторвались от погоста… И в разнос!
Украинские стожары, украинский секс…
Вся Европа задрожала… Экс…
Потому что срать в Европу прутся
бляди всех мастей,
посылая тихо в жопу бред украинских властей.
На безвластии, в прорухе издрожалась мать-земля
черномазо смотрят внуки на славянские поля…
На славянское раздолье смотрит
Азия легко,
Индостан, Вьетнам, афганцы:"Оцень хо!.."
Хоть налево, хоть направо: – Встала в позу – заплати!
Если нищая держава, прочь с пути!
Кто без СПИДа, без обиды, та,
естественно, рожай,
чтобы вырваться в Европы… В урожай!
Бесхребетно, бесполезно, без мечты,
наплодили душ болезных я и ты…
Разномастные, простые аки твердь…
помнят Родина, Россия, шепчут: – Смерть!
С этим словом умирают тут и там
триста тысяч проституток по углам. –
Неприкаянных славянок всей
земли.–
Мы с тобой их опустили я и ты!
Из бара ликвидаторов вечерний
путь Дервиша лежал в бар цыганский, где пить чужими руками, чужими глазами,
чужим сердцем и вовсе было предосудительно. Правда, сюда можно было зайти и
попросить прикурить у кого-нибудь из большой и дружной цыганской семьи, к
которой без обиняков примешивались местечковые маргиналы и даже бомжи из
Питера, Кацапетовки и Одессы. Тут уж тебе что-нибудь и плеснули б… Дервиш и
здесь заказал себе три по полста, прежде чем почувствовал опасность. К нему
подсел неказистый усатый цыган с предложением выпить с ним водки и
разговориться за жизнь… Отказываться от "цыганской" водки было
чревато. Человек желал излить свою душу, и вместе с водкой, передать по
традиции всю свою цыганскую горечь. Дервиш потянулся за солью и, взяв щепотку,
намеренно посыпал ее крупно себе под ноги. Цыган с горечью усмехнулся. Такого
битого «цыганская водка» уже не взяла бы… Со стола была убрана предложенная
бутылка, и теперь перед цыганом стоял неполный гранчак. Они вежливо поцокались.
Нарушать традиции цыган не стал.
– Зачем моей душе отказал? –
спокойно спросил цыган. Дервиш излил свою душу, на которой были компьютерная
"материнка" и поминки в баре ликвидаторов, какая-то неспетость
вахтера-сталкера Виктора: его спешная кремация, тридцатикилометровая Зона с
пепельным пограничьем, через которое ему, дерВишу, очень трудно идти…
– Пройдешь, – это не последний
твой горизонт. – Распрощались…
– Официантка, – глухо позвал цыган. – Подмети здесь пол, вечер ещё не кончился,
цыган ещё не выпил, боль ещё не прошла… Гуляй, ромалы!..
Полтора стакана водки плескались
в крови. Из них на выстеб выпрыгивали подгулявшие в квасной сметане из
пальмового масла мутагенные иваси, размером с сомов, сомы обретали крылья и
уносились к лоховой бабушке… Обувка души жала. Дервиш содрал с ног вишневые
пасхальные туфли и побрел по сонной Троещине босиком, матерясь на каркающем наречье
старого больного киевского еврея… Ночью ему снился компьютерный адъютант Джуди.
Дервиш с Джуди прорывались через бесконечный событийный ряд, порою строго
напролом, паря над миром запретов и жестких установлений, и Джуди весь этот мир
бесконечно и рьяно кромсала своим крепко сбитым сливочным телом
пятнадцатилетней девчонки, бицепсы и трицепсы которой так и норовили
повырываться наружу прежде, чем из них сформируется сочно сбрикетированная шик-бабца,
всё время упрямо дергающая самого Дервиша за руку… Дервиш же, проводивший
вместе с Командором у себя в классе подростковые тренинги, знал, – таких снов
обычно не следует сразу бежать. Ибо каждый подобный сон – это обыкновеннейший
сон-разрядка, после которого, и это главное – уже в повседневной жизни не следует
не опускаться более до внезапного сумасшествия, за которым обнаруживается
тропинка, обрывающаяся адской бездной…
"Сумасбродство всё это,
батенька. Пора уже забывать о повседневном учительстве и входить во взрослую
литературную жизнь, без оглядки на литбарышнень и литбратьев, девчонок-бай и
цыганскую водку... Красочную фантасмагорию всех красок Детства ты уже
пережил", – решил для себя Дервиш, пробуждаясь от наваждения ночи…» –
резюмировал Дервиш при тупом как удар рыбы-молота пробуждении… Предстояло жить –
нудно, обыденно, повседневно, отхлестнув от себя легкие ночные раскраски.
Потому что, к величайшему сожалению, драматургия жизни – штука навязчивая. Как
бы не сон в руку. Вот и не плоди этот мир Лолит! Иное дело драматургия утренних
записей. По будням – спешных, по выходным – с придыханием… Дервиш подобными умственными изысками дорожил.
Это же здорово, черт побери, хотя бы в них наблюдать иногда самое
непредсказуемое и стремительное развитие. Такое развитие в жизни ждут многие,
но едва-едва влачат окрестную повседневность… Уже после уроков, перед тем, как
запустить многочасовый марафон компьютерного игрового кружка, приходит по жизни
прощелыга и Командор – школьный психолог и военрук. У него приколы о том, кто и
как косит от службы. Для разминочки – парочка анекдотов:
"Дверь распахивается и в
комнату вбегает парень:
– Здорово, папа!
Отец сидит у компьютера, не поворачивая головы спрашивает:
– Ты где болтался?
– В армии, папа..."
и – ржет….
"– Что это у вас наколото?
– "СПАРТАК"?
– Солдат, пока вы служите в армии, – будете болеть за ЦСКА!"
Затем Дервиш с Командором
размеренно и жестко въезжают в порт-Тюшу на полный гранчак стакана со школьной
столовой. И тут же припоминает ответный и уместный к случаю анекдотец:
"Отвоевали красные у белых
цистерну спирта. Василий Иванович думал-думал, как сделать так, чтобы солдаты
не узнали, что в цистерне. Придумал: написал на ней С2Н5(ОН), знал, что его
солдаты в химии не сильны, спать лег. Наутро все бойцы в стельку пьяные. Василий
Иванович спрашивает у Петьки:
– Как вы догадались, что там спирт?
А тот ему отвечает:
– Смотрим там написано ОН. Попробовали, – точно он".
С анекдотом не поспоришь, Дервиш
с Командором пьют еще… И тут Дервиша настигает откровение иного, чем
анекдотичного сорта – у бледнолицых так вот бывает: резкий переход с плюса на
минус, с положительного настроения на идиосинхрозию, когда сам Дервиш уже себя
представляет господином негром-индейцем… А почему бы и нет?.. И здесь безо
всякого победного вопля, обетающий в нем по учительскому штату и рангу Микки выходит
из подсобки в компьютерный класс, тупо священнодействовать. На шесть часов с
15.00 до 21.00 его четко переключает. Он теперь тамада игрового детского
братства.
· "Денежку принёс? Мордехай
Иванович ставит крестик. Иди, сына, работай… Тебе надоела эта игра? И эту не
хочешь? А знаешь, у меня для тебя алгоритмическая обучалочка, а там и до
программирования – рукой подать. Осилишь Бейсик, сможешь писать маленькие
мультипликаты. Студия Вася Запечкин продакшин… Работай, дружочек!"…
К девяти вечера на руках вязкая
подконтрольная сумма. Её надлежит по отчетности сдать в бухгалтерию. То, что
сверху – делим на три равных части: на материнку, директору в мифический
школьный фонд и себе на пирожки с ливером и портюшу… Шесть дней в неделю по 14
часов в сутки длиться сия вакханалия. Вот такая тебе незатейливая шахматка
жизни… А шахматы жизни обычно продаются в расфасовке из пюре пролитой из-за них
крови. Об этом и думает Дервиш, сдавая под охрану опустевший класс-атракцион,
через который сегодня за шесть уроков и шесть дополнительных игровых часов
пропрыгало до 200 мальчишек и девчонок с глазами, горящими любопытством, и даже
иногда внимающих ему, Дервишу. До тех пор, пока его самого не затмевал один из
дюжины манящих дисплеев, выстроенных вдоль общей станины. Вокруг этой станины
по компьютерному соленоиду месяцами носиться Дервиш, не замечая окрестной
жизни. Чем он вам не чудак?
Вечером у друзей, вчерашних
выпускников, которых Дервиш некогда свел за сводами своего компьютерного
государства, его угощают добрым малиновым "мугурелом" и грибным
супом, кастрюлю которого Дервиш лопает едва ли не сам, совершенно не принимая
удивленных взглядов принимающих его добряков. Славные они, и грибной суп
славный, а уж "мугурел" вне всяких похвал!.. Дервиш на ватных
добредает до дому, и только тут у него наступает пару минутное прозрение – ах,
да! – действительно днем у него возникла очень здоровая мысль о течении жизни,
но то ли Петька ее с Василием Ивановичем в С2Н5(ОН) замочил, то ли сам он её из
повседневности вычеркнул. Ах, если бы он её записал! То-то бы мир
шандарахнуло!.. Но хотя его кондуит лежал у Дервиша за спиной – в заплечной
дырявой сумке, ему было в тот миг куда важнее купить и донести к болеющей дочке
Татике полтора литра какого-то "липового" днепропетровского лже-, но
всё же "боржоми". И тут же ретироваться из мира, где он уже прочно и
до конца жизни не зван… А очередная вечная Истина проявилась и прошла стороной
в ведомую только одной ей вечность. Было это, кажется, еще во втором часу дня… Ах,
Мордехай ты Иванович, хренов Аника-воин. Ну, признавайся, что было за день ещё?
В качестве поступка гражданского мужества было пресечение факта преподавания на
уроках украинской истории в десятых классах отпетой галиматьи, за которую
слёзно держалась недавняя выпускница педунивера имени Драгоманова Люся
Кондратьевна – по возрасту годящаяся Дервишу в дочери, которая на его упреки
беззлобно парировала:
– Зря, Мордехай Иванович,
говорите, что я – дорогая ваша антисемиточка. Это не я, а сама нынешняя
программа истории так устроена. Я только и сказала то, что, в конечном счете, и
должна была сказать своим (нашим) детям… Что русские и евреи возбудили
украинское население на революцию… Об этом вы и сами можете прочитать в любом
современном учебнике. Я же только транслятор, если хотите, – рупор…
Да, что греха таить, – народ
Книги всегда пытался переустраивать чужую историю, когда его собственная
история на долгие годы и столетия внешне прервалась… Увы, теперь в спешно
написанных новых "книгах" черносотенно-националистические «хлопи від
освіти» (почти что холопы!) самым тщательным образом собирают перекатыши
грязных слов, пока окончательно в них не увязнут, и мир ворвется новое время,
несколько отстоящее от года мишурного нынешнего 1996-го… И тогда только они
поймут, с чем было едва не остались в мире, который стал напрочь отторгать их
повсеместно… Ибо, они так упоительно готовят сегодня резню, что, в конце,
концов, станут резать, не испрося разрешения у своих завтрашних жертв… Правда,
в первой половине двадцатого века всё это в Европе уже не однажды случалось, и
всякий раз не во благо самой госпоже Европе… Пока же разговоры в учительской
перешли на нейтраль. Странности Мордехая Ивановича терпели в силу компьютерной
компетентности да ещё неистовой любви к детям, на которую те – русские,
белорусы и украинцы одинаково отвечали взаимностью. И только какой-то злой лох
всё время писал упрямо на металлической двери его компьютерного класса:
"Мордехай убирайся со своими
компьютерами к жидам в Израиль!".
Компьютеры и Мордехай были в
понимании авторов графити не разделимы. Ненавидеть всю антисемитскую
постчернобыльскую Украину было невозможно. Приходилось, сцепив зубы, просто
любить… Через руки Мордехая прошли и его стараниями проявились на Троещине
первые десятки учебно-игровых компьютеров"Поиск". Он их вымолил,
выпросил, вытребовал в этот мир! Вот почему в учительской собравшиеся учителя
по обоюдному согласию остались в тихих, словно набрав в рот воды, и так с ней и
оставшись… Впрочем, и негр-индеец Дервиш до поры до времени умел им уступать.
Июль 2015 г.
- От марсианского посланника
Нгана до Лени Космоса
Мыслеформы... себе на заметку...
себя же... Больше камней, чем на обретенном жизнью литературном труде я более
не встречал: ни от обстоятельств, ни от людей.
Фабулу повествования отыскать
сложно. Нет, как вам покажется тот очевидный факт, что где-то в Алжире, в самом
центре пустыне Сахары во времена недавнего французского колониализма в конце
сороковых годов разбился марсианский корабль. Или вернее, космический зонд, но
с выжившим астропилотом. Вы, наверняка, о том не слыхали. А вот местные
охотники-триглодиты - те да, не только слыхали, но и от взрывающейся
приземлительной капсулы отволакивали беспомощного длинноного марсианина... Пребывая
на универсальной для всех поэтов волне, я как-то прежде даже связывался с ним,
и вот тогда мне вот что он неторопливо
поведал... Прежде всего, космозонд... Он прибыл в статусе Хранителя то ли
Традиций Солнечной системы, то ли Наблюдателя с правом проведения локальной
коррекции, то ли неким иным Макаром, но автохтоны Сахары его приняли за своего…
И дышал немного, и пил и того меньше, и крепок был, и вынослив, и не стонал при
явном ощущении дискомфорта, и чин, как видно, прежде имел немалый, но дал
наколоть у себя на груди некий местный слоган, и при этом терпелив был до предпоследнего
хрипа. Так и появилась на груди у него наколка, набитая надрезами кончиком
грубо выкованного копья… С тех пор и жил про глаза в Сахаре, а за глаза, то и
дело по всей Земле куролесил - принимал дела, карал непокорных, журил
бестолковых, являлся в сны тем, кому надлежало в очередной раз вести
человечество... Там во сне в один из дней моего счастливого советского детства
мы с ним и познакомились. Он даже, помню, представился:
- Нган - туарег и марсианин по
совместительству, - и предложил свое покровительство. В детстве же все мы -
земные весьма доверчивы, вот я ему и доверился. Хотя и говаривала ворча бабуле
Хана, что именно из-за таких в прошлом случались соляные столбы... Но у меня
самого к тому времени к Нгану такое доверие образовалось, что строгое ворчание
старенькой Ханы раскалывалось о такое доверие как грецкий орех о камень...
Камень преткновения. Нган-то и научи меня мысленно волочится с ним по Земле, и
с тех пор, где только с ним я не побывал, в каких ситуациях ни был, но всегда
получалось выходить чистёхонько сухим на сухо, поскольку особого участия мое
сегодня бы сказали виртуальное присутствие не требовало. Здесь уж точно
по-жречески: пришел, увидел, растворил с самом же себе все доопытные априорные
предощущения. Но при этом опыт копился и однажды Нган возвел меня в ранг
Дервиша, да с тем до времени и распрощался. А я на годы остался на Земле в
одном из самых тоталитарных её уголков - тупо репу чесать... Вот только
представьте, получить сан планетарного Дервиша, и после того просто тупо и
бесполезно сидеть почесывать репу... Хотите
узнать, а что было-всплыло в последующем, то, пожалуйста, заходите ко мне на
блог ВелеШтылвелПресс. Любой сетевой поисковок вас прямехонько на последующие
странички направит... Даже если они ещё до времени пока не написаны... Так что
добро пожаловать в пору бредущих по пескам памяти караванов... Добро
пожаловать, лаутроп!
Незабвенный Георгий Нарбут...
Помните, Остап Бендер говорил, что он вольный художник, не шрифтовик... Это
отголоски очень давней войны... Нарбуту по гроб не прощали разработку первой
послереволюционной украинской абетки!! Увы, великие Ильф и Петров были не на
его стороне. Мне же порой отвратен Остап Бендер своими совковыми штампами... А
Нарбут в сердце моем!! Кто – кто, но Нарбут свято верил в «велику рідню»…
«Ты свинья и я свинья все мы
братцы свиньи. \\Все мы хрюкаем с утра и у одной бадыльи...» - с
гречко-конвертным наполнением... Кто-то скажет черниговским, а я скажу киевским
времен Ленчика Космоса... Оттого так затянулся национальный оргазм... на
годы... Велика рідня, у якій легше у
любого видрати зуба аніж гроші, навіть якщо тих зубів мо тіко два з трьох
зосталося.... цей народ сам себе доводить до спмоліквідації...мрррр..і собаки у
нас привітні й за хистом наче як люди.... зранку такого начитаєшся та й годі...
любов до країни дурнів аж зашкалює... і наче б'є окріпом у скроні... дути дюси та
дути дюсю і в тому ж дусі зранку до вечора... справа труба чи так вже чернігову
на віку пороблено... це вже справжній бурлеск... Тепер Еней прийшов в Чернігів,
прийшов на зовсім інший світ... там тіко тумани велики, і вся в кишенях
заковика, і гречка сиплеться з-під ніг... наче по Котляревському... Ги-ы-Ы!
Днепропетровский проект «Свобода»
породил самый крайний черносотенный анклав политического спектра.
Национал-патриоты в этот говенный проект поверили. Тягныбок в итоге отчитался
на Майдане якобы евро, и в первые месяцы войны погибло 23(!) областных
провидныка партии Свобода… Проектом «УКРОП» взялись за полиэтническое
инакомыслие. Кто поведется - выбьют и его! В ноль! И вот «Правый сектор» - по
словам Дмитрия Яроша в пору Евромайдана ему платили по 6 тысяч гривен его
единомышленники, а мне вот мои почитатели не платят, и я не граблю награбленное
за весь сей пасионарный народ, словно застрявший посередине между «УКРОПОМ» и Свободой...
Все три эти политпроекта направлены на межэтнические кровавые распри. В них задействован
механизм многовекового нетолерантного отношения автохтонов к еврейскому
населению Украины… Хотя первично «УКРОП» проектировался в виде современного
БУНД, да только дураков образца 1896-98 гг. в Украине поубавилось! Не пошли
массово в «укропы» ни религиозные иудеи, ни безродные космополиты... Если бы
каждый проект жил сам по себе - черт с ними!! Но даже УКРОП продали в Ивано-Франковск в качестве
политфраншизе умеренных черносотенным националистам… В конце концов, это -
Украина!
Но все три проекта – ВО Свобода,
Правый Сектор и Укроп Партийный - вышли из штаба олигарха далеко не самой чистой
репутации, о котором даже самые близкие соратники говорят, что ему легче отдать
зубы дантисту, чем деньги на то же еврейское благочестие, мицву... Не отдаст.
Ни гроша. В том и весь Коломойский. И опять же не весь! Такой развяжет
гражданскую войну, если не свести в подвалы СБУ на разговор всех руководителей
безбашенных страшных политигрушек - ВО Свободы, ПС и партии Укроп... И вспомнить, как пробивали,
например, присутствие на Западной Украины партии Свобода, о которой сном духом
не слыхивали. БЮТ Юлии Тимошенко просто подарил свободовцам Тернополь и передал
им пять(!) пять депутаских мандатов на целую фракцию… А теперь представьте, что
Укроп - это БУНД, Свобода - меньшовички, ПС - большевики и вспомните, откуда
пришла вся эта манька. СО ШВЕЙЦАРИИ! Правильно! С той благолепной Швейцарии, в
которой олигарх Коломойский, подобно Ленину (Ульянову) провел самые
продуктивные молодые, но уже зрелые девяностые годы, когда в Украине крепко
постреливали... бандитов и олигархов!.. Я вот чего боюсь... КПСС возникла не
сразу, но вызрела на кровище Гражданской войны. Я себе тоже отыскал горькую аналогию.
Простите, я в роли Бабеля, но мне не хочется вспоминать его "Конную
армию", где есть эпизод, в котором в тамбуре теплушки черносотенец зарезал
палашом старого еврея как курицу - от горла до паха…
Позвольте только за это мне ненавидеть
проект(ы) Коломойского по доведению Украины до состояния очередной Гражданской
войны… А то, что у коломойские намеренно отторгают от себя полиэтническую, да и
еврейскую интеллигенцию Украины говорит об одном - Коломойский не намерен
создавать никаких культурологических фондов. Ему нужен славный олигархический
насос по выкачка Украины… Таким насосом некогда снабдили и Ленина, и он,
организовав голод 1918 года, выкачал из России через американского подельника
Армарда Хамера немалую толику золотого запаса экс-империи… Говорить и
ненавидеть... Но почему-то хочется смеяться. Как там у Карл'Маркса: «Последняя
стадия любой исторической(полит-экономической) формации - есть её комедия. В
Этом случае и Беня Коломойский комедиант, но только самого черного цвета... Ах да,
- и ВО «Свободу» и «Правый сектор» и патию «Укроп» конституционный суд должен
будет вскоре аргументированно отправить под запрет, так как все трое из ларца
на одной перчатке олигарха-трирушника не могут существовать в реально
демократическом конституционном поле страны!!. А посему - СОС!! Игорь
Валерьевич Коломойский нас разводит на кровь!!
Ласло Зурла: Насос - хорошо
сказано. Ибо... бесплатные хлеб-соль ещё так сяк бывают, а вот бесплатный сыр
только в мышеловке!!. Но вот какая незадача: в последнее время прочитаю, проштудирую, распланирую все по часам и
минутам, а делания нет. Не могу себя
заставить выполнять свои же планы. Что это?
Майский синдром или что-то еще?..
Попробую ответить… Майский
синдром, это когда у одних напахивается на грядках спина, у других просто
пухнут мозги, а у третьих, обычно Учителей, разламывается на части, уставшая за
прошедший учебный год душа, или что-то вроде того… Где-то рядом лежат обломки
Времени... В точке исхода из временного портала протекает квазиЭра отшумевших эпох - целая бездна эпох
бесконечно глухой тишины... Об этом уже сообщалось... Континуум фактов
принимает перегрузку потрясения на себя, и выход в осуществлении... происходит
с незримой болью и тогда происходит выход за границы реальности – окончательный
или нет, но непременно энергетически тяжкий… За границей Времени Дервиша
поджидало пятеро подростков,.. Они получили право посетить его земной урок
информатики... Эти чернобыльские дети усопли в первые годы после аварии на ЧАЭС...
И их желание побывать на уроках у Микки – скорее уже только последняя блажь
безвременно усопших, кто бы из нас в чем бы только своем не блажил?!. А они
блажили в том, что школьная информатика так и не стала частью их жизни…
Первое, что обнаружилось во
времени - тротуар... На тротуаре, возле ларька начиналась земная реальность.
Тротуар уводил под мост, в густую тень ощущения воспоминаний чего-то знакомого,
но до времени забытого напрочь... За чертой светотени асфальт в трещинах был
расчерчен жесткой проволокой ночи. Ноги пришедших запутались в этой окаменевшей
траве и только здесь стали проступать менее черные почти серые тени пришедших
из небытия... Но перспектива Времени все еще была смазана и за ней тени были
все еще ирреальны... По сторонам возникало нестойкое плетево линий, перелитое в
контуры зеленоватого ртутного света в двух шагах или в двух парсеках от времени
Бытия... Перспектива по-прежнему смазана... Что-то знакомое уже приходилось
ощущать тем, кто пришел. То ли тем, кто уже уходил этой дорогой ранее...
Стоп! Об этом Дервиш уже однажды
писал… Но тогда его не услышали, и он
сел клепать нечто более живенькое и жизнеутверждающее. Условно названное
«Секс-дублем через перводчика»… Такое себе подобное лирическое хреносплетение…
Подобное от Евгения Жолдака и Юрия Покальчука, Ярослава Гашека и Эфроима Севиллы
печатают в «Лелях», и Дервиш не отказывает себе в удовольствии клепать и
клепать и себе чтиво для маструбантов…
«Хай, Петра! Как ты уже,
наверное, знаешь, я окончательно разошлась с Полем Вертье и приняла приглашение
мистера Выкиньштукина. Он любезно ангажировал меня на целый сезон. По правде
сказать, в Париже осень такая серость, что я с радостью сама дала бы от туда
драла…. Но моей задержке поспособствовал
Поль, для которого в мире существует только Париж, а все остальное, по его
стойкому мнению, "сплошной славянский базар"… Эрнест Выкиньштукин
своим предложением сделал мне очень вовремя одолжение, но и сам, полагаю, при
этом не просчитался. Ведь в его "русское шоу" случайно попала и я, и
настоящая прошлогодняя мисс Вирджиния, с волнительными формами дам солнечного
Ренуара. Похоже, что он тащился и от меня, и от сей рыжеволосой фурии, но я
этому особо не препятствовала. В, конце концов, мы подвинулись и сумели
разделить темпераментного Выкиньштукина на троих с его милейшей женой, которая
окрестила нас парижскими штучками, и на том успокоилась… Не пишу тебе о Лодзе и
Кракове, или даже о Перемышле и Львове.
Везде нас бурно встречали. Что и
говорить, публика была в таске. Даже Выкиньштукин, не смотря на мерзкую осень,
не больно обматывал свой тощий шейный кадык бесконечным шотландским кашне, а
всё больше ходил с высоко задранным крючковатым еврейским носом. При этом он и
сам прибодрился от успехов нашего шоу, и
словно стал таким себе битым воробышком, и всё больше и больше хорохорился. Еще бы! Такого шоу, как наше, в
здешних местах не было отродясь! Как видно, все мы неплохо дали себе
оторваться...
Правда, и на этом этапе с нами
случались заминочки. При въезде в Украину, процедура таможенного досмотра
длилась восемьдесят минут. Только подумать, ровно столько же летал в космосе
Гагарин! Столько же тянулись бесчисленные процедуры таможенного досмотра:
обшарпывание чемоданов и общупьвание тел, а также какая-то совершенно немыслимая
перецепка вагонов... Люди в мышиных мундирах делали свою работу однообразно и
тщательно. Тщепитильней мужчин работали женщины, которых наши девушки окрестили
"мадам-многоручками" из-за их маньякального пристрастия перещипывать
каждую выточку наших нескромных туалетов. Из самых интимных мест тел у
неискушенных и малорасторопных в подобных делах "топлез" эти
таможенные "бендерши" извлекали всяческую милую дребедень. После этого,
со слезами святой простоты на милых рожицах мы исписывали горы деклараций,
внося в них строчкой за строчку милую для сердец наличность излишних кулонов,
колец, браслетов, брошек, коралл и диадем... А бесподобная белобрысая крошка Нисс вынуждена была внести
в перепись и набедренную изумрудную перевязь.
- К чему вам она, мэм? - вежливо
спросила ее конопатенькая таможенная Пинкертон.
- Для поддержания боде, -
простодушно ответила ей актриса. За кулисами ее называли Нюркой, но выйдя замуж
за рыжего германского юнца Курта Зомберга, она на месяц осела в Мюнхене, после
чего ее пробило ностальгией, и Нюрка-Нисс отчаянно чухнула к нам в перекати-шоу
весьма нескромных девиц. С тех пор за кулисами тоску по Родине она загрызала
зальцбургским сервелатом. За это мы ее и любили»… Не-а, в расжопистые авторы
сегодня не тянет… Облом… Так что поговорим лучше о мире пограничных чудачеств…
Воистину, мир Дервиша давно
напрягся в преддверии самых невероятных чудачеств. Ибо жизнь соткана из чудес,
которые неизвестно откуда внезапно проистекают и материализуются в нашей
непростой и многотрудной Реальности.
Откуда и зачем мы входим в нее?.. И чем она нас блажит и струнит – несоосная
нам наша карма судьбы? Откуда, в конечном счете, уже взялся и постоянно
берётся весь этот Бедлам (в смысле дурдом)
на наши неглупые, но вечно бестолковые
головы? И куда нам, в общем, деться со своими непростыми Поступками... Ведь до
сих пор, как только утверждали отпетые до нельзя романтики, — все воды впадают
в Стикс. Однако, позвольте возразить: даже при входе в эту достаточно
пришлепнутую Реальность у Человечества напрочь отбирают сны... И даже в
отрывках перетекших к нам снов нет уже единой реальности Запредела, о которой
так и хочется осторожно спросить, ну что там?
Что же там? А?.. Как-то однажды в
одном из киевских бистро Дервиш встретил моложавую еще актрису одного из
академических театров. Звали ее Мариной. У нее обнаружился прекрасный аппетит и
хорошее настроение... Дервиш тоже был в добром здравии и на рюмке… Познакомились.
Дервиш предложил, и они выпили за знакомство по стакану испанского игристого. В
киевских бистров ту пору не было обычно
бокалов... Да и всевозможные искристые
вина, скорее всего, с тех пор и доныне были сделанными на скорую руку
шипучками-однодневками… Вечером наболтали, с утра разлили… Вечный мальчик Мотл
с испанским, итальянским и даже калифорнийским надрывом… И всё это пойло,
наверняка, производилось в каком-нибудь одном столичном подвальце… Собственно,
с этого и началось. С мечты об изяществе нравов: о бокалах, кельнерах, фраках.
Незаметно от житейских Фантазий перешли к разговору о безотчетных и неожиданных
снах... И вот, что Дервиш от нее услыхал… Лет за несколько до этой их встречи
умер маринин друг. Выросли они вместе. Школа, институт, смерть... Нелепо,
неожиданно, вдруг. Надорвались воспоминания юности. Не стало тонкого и
общительного человека. Прошло небольшое время, и умерший пришел в ее сон:
- Послушай, Марина, - сказал он
ей во сне. - Ты только не бойся и не перебивай. Я расскажу тебе о нашей
Реальности... В нашем мире, как и у вас, есть таможенные барьеры, есть границы,
есть стерегущие наш мир часовые. С вашей реальностью у нас полнейший
антагонизм. Сама посуди… – И он стал перечислять полнокровной земной Марине все
отличиях его Запредельного мира от заскорузло земной юдоли… Прошло время и
воспоминания о встрече с Мариной растворились подобно вечерней чашечке кофе. А
вот привычка осталась… Именно с тех пор привычка записывать сны перешла в
Дервише в безусловный рефлекс и превратилась в инстинкт, словно приросла к нему
особой бронированной чешуей… Уж больно разноплановой представлялась и
раскрывалась перед Дервишем ирреальность человеческих снов, например, хотя бы и
его собственных. Сны работоголика, проводящего на работе более четырех пятых
всего своего сознательного реального времени. Сны человека творческого, и
оттого пьющего, хотя, пока что дал Бог, до времени не спивающегося. Одним
словом, сны вполне нормального человека…
Прокапываться даже в свои сны без
знания объективной Реальности того, что было вчера, и того еще, что будет происходит
затем – где-нибудь завтра – весьма сложно и очень даже не просто. Но Дервиш все
время упорствует, упрямо пытаясь продвинуться на этом нелегком пути, хоть это и
кажется ему совершенно нелепым. Да плевать на это, как говаривал прежде его
первый личный литературный агент Юрий Николаевич. И настоятельно предлагал
переходить к конкретному изложению снов… А тут
как раз накануне снится Дервишу голая негритянка. "Негрица!" —
неожиданно восторгается юной грудастой девушкой сам по себе мулатистый Микки… "Негри-Нюца"
— поправляют его во сне дотошные школьные филологи, но он решительно посылает
их всех к Большой праматери Человечества... С тех пор, как Дервиш начал
бороться с алкогольным синдромом вязкими препаратами, для немедиков — белой глиной, – видение
прекрасных нюгриц стали у него во снах регулярными, и Дервиш уже с ними
свыкся... Эти нюгрицы обычно танцуют нюгрические танца живота, после чего по
утрам Дервиш свеж как огурчик. Чего еще желать. Чего бы не желал — не дождаться
только обладания. Обладание же во сне происходит с процессом снятия-срывания
одежды или хотя бы нательного белья. А нюгрицы совершенно наги. Таких в постель
не затащишь. Ибо они не только знают себе настоящую цену. Они просто бесценны,
эти танцующие нюгрицы… Любой бы здорово облажался,
понадейся он на взаимность со столь бесценными... афрохватками по особой
мужской нужде...
Обычно самого Дервиша многие
литприятели усердно порицали за то, что писал он в большой степени для порнгакурналов.
Хоть и голосовал при этом только за мягкое порно. Ибо когда не будет никакого
порно, то останется только одна партия и только тех, кто попытается зажать под
себя все, даже яйца! И это будет происходить уже не во сне, а в узнаваемой до
боли Реальности, где вместо иронического: "Слава яйцам!" будет
греметь до боли прежде знакомое: "Слава КПСС!", либо «Слава нашим
всех подвластных мастей!»… А, впрочем, рекомендателен рецепт отныне популярной
сегодня Галины Бланки:
"Мелко искрошите кубик
бульона... (и Вас туда же... ) в кастрюльку"
Хорошо хоть то, что пока что
киевские гурманы не изобрели особой гастрономической порнографии, которую уже
как-то предрекал Станислав Лем.
Похоже, что он одним из первых в Восточной
Европе всеми рецепторами и фибрами своего сжавшегося за годы народной
плутократии желудка почувствовал новую буржуазную волну гастрономического
бум-шоу. Теперь вот и у нас объедаються тоже... Некоторые. Далеко, правда, не
все... Громкие зазывалы в Карпаты обещают видеосалон с трескотекой... Ой ли
верить в сие?.. И то еще подумалось: коллективную фотографию любого количества
киевлян можно рассматривать одновременно и как коллективную флюорографию.
Светящееся земноводные рыбки пострадиационного человеческого Океана. Плескаться
вам в радиации еще добрых сорок тысяч без десяти лет. Время оставшегося
полураспада всего и вся пост-Чернобыля... Версия не для маленьких.
Дервиш изредка не прочь
позлословить, и тогда он дает броские характеристики и вешает ярлыки: хвостопер
Костя Рылев и его кофейная низкопородная киса... Метроявитель себя Леонид
Барский... Все еще помнятся обиды за нексанционированные укусы в прессе и
Дервиш-обломы во "Владимирской, 57" на "Артюшатнике", где Лепа Барский
— вечный ученик, Дервиш по
душевному состоянию – вечный учитель... Это и есть главным стержнем взаимного
недопринятия, но... Это все из вечной окрестной данности. Из мира близких друзей…
А вот новые зимние
сапоги обошлись в двадцать шесть баксов. Как-то поземному, но уже не по
совковому толку. Интересно, а будут ли в жизни Дервиша зимние обувки хотя бы
стоимостью в двести баксов? Похоже, что нет… Ладно, протопчемся… Дервиш снова
стал прощупывать, к чему должна привести его эта дневниковая книга… Ведь
мастерит он не бухгалтерский гроссбух, а книгу души… В чем душа этой книги? В
том ли, что она вечно опережает
Реальность Творца. Я сказал же, поговорим. Ибо любой окололитературный треп
держит меня в допустимом тонусе. Хотя расе Творцов генетически присуще
состояние саморазрушения. В этом они упорствуют бесконечно. И как только после
этого верит в них Человечество!.. Эта вера, безусловно, преступна, и я бы
тщательно поискал ей замену. Например, увлечься бы новыми гастрономическими
этюдами. Но только куда деваться традиционным вареникам?!. Их-то я по-прежнему
чертовски люблю!.. Дервиш часто срывается на своё подкожное я и тогда уже едва
не вопиёт… Я очень часто ношу по миру зимние сапоги и испытываю пристрастие к
традиционным для определенной части землян вареникам. Но особенно часто не
люблю бродящие по миру волчьи стаи человеческих особей. Они легко способны
загрызть своих многочисленных оппонентов.
И в этой связи Дервишу вполне
понятен волк-отшельник с поэтическим сердцем пацана-травести Димки Ами. Хоть
сам он и волк той же литературной природы, но очень болезненно реагирует на
происки талантливой стаи господ Рылева-Щученко и их окружения, у которого в
шедеврах бывали и "хозяйские ноги в холодильнике" (инспирировал сие в
киевском юмористической дайджесте некий г-н Жук – приехали антисемиты и убили
еврея, а ноги сложили в холодильник. Затем зашли к заказчику, чтобы сказать,
что еврей убит, а ноги в холодильнике… Звонят, открывает еврей, выслушивает
сообщение с каменным лицом, и сообщает погромщикам, что ими по ошибке зарезан
заказчик. Рассказ был опубликован и очень возмутил Дервиша своей
бесчеловечностью, но многим черносотенцам столичным стало не по себе…).
Что же до волчьих стай в
человеческом обличье, то они всегдашнее – самоотверженно и цепко отгрызают у
мира свое литературное пространство, и в полной мере предъявляют миру себя по
праву наиболее цепких в литературе с… ногами в холодильнике. Однако сие очень и
очень жаль. Ибо каждый из них обладает своим собственным самобытным талантом.
Так, например, Сергей Павлович Щученко – прекрасный детский писатель и
драматург, а Костя Рылев дотошнейший репортер из киевских моргов. Он способен
выбивать пространственные интервью даже из свежезамороженных трупов. Однако
законы литературной стаи диктуют им нелицеприятное поведение по отношению к
предполагаемым конкурентам, и это вызывает невольный ужас — неужели так много
однообразно серого должно распространяться из-под пера сих господ, людей, черт
побери, талантливейших! Но подлейших!!
Наверное, для всего сущего на
Земле существуют сопредельные миру сроки. Эти невероятные сроки иногда всем
нам, живущим, кажутся катастрофически малыми, либо столь же катастрофически огромными.
Правда, однажды земляне нашли
нравственные критерии этим катастрофам, и отнесли их к Любви и Смерти. На
большее не то, чтобы ума не хватило, а просто дальше каждый мог смотреть в
известный рецептурный справочник сам, и в равной степени с остальными, строго
по обстоятельствам смешивать в дозировке исключительно под себя эти самые
категории: Любовь и Смерть... Если же кто-то и не испытывал должного
пристрастия к подобной рецептуре, то жизнь сама строго ко времени преподносила
ему сей ядовитый коктейль и отправляла к заждавшимся праотцам…
А между тем, случалось на Земле
бывать и необычным историям, и невероятным судьбам. Они сталкивали землян с
привычной кодировки разума пребывать-балансировать между Любовью и Смертью, и
вот тогда-то немногие из землян шли, как казалось им, дальше... Жил однажды на
Земле человек по имени Новократ Згурский. Сказать бы о нем - добрый такой, да
только это было бы чересчур, он мог при
случае и в словесные прения вступить, и в кулачную драку ввязаться. Правда, и
сам бывал бит, но и горе-приятелям при этом нередко тырки давал. Не имели они
от него спуску и за более мелкие колко-подлости, а посему и вовсе вскоре от
него отсторонились… Так что
приягельствовало с некоторых пор с ним настоящих в стельку людей маловато, и те
пор с ним настоящих в стельку людей маловато, и те были скорее в возрасте, чем
наоборот. Но те же, кто к Згурскому притерпелись, в нем уже пpocтo души не
чаяли - до того он им таким славным малым казался. Ибо был Нсвократ Згурский
наделен величайшим талантом скрипичного исполнителя, который лелеял и растил в
себе сызмальства. Этот талант, казалось, достался ему едва ли не от
придушенного однажды людьми самого господа Бога… Сам Новократ этот талант свято
в себе лелеял, но то и дело сам же в себе и в таланте своем сомневался, отчего
эпизодически очень часто и помногу страдал. В такие дни и недели его оглохшая
скрипка сиротливо получала невыносимые душевные пролежни в тесном сафьяновом
футляре, а сам Новократ жалко и много пил, курил и высказывал во вселенную
человеческих звуков зауряднейшие на Земле гадости. Это занятие, естественно,
удовольствие доставляло немногим, и тогда самые преданные старались увести его
от хандры в некие предполагаемые специально для него прожекты.
Новократ ко всякому мудрому рецепту
прислушивался, всякий прожект в уме своем щепетильно взвешивал, но ни в чем не
находил для себя и души своей должной услады и благолепия, и так было до тех
пор, пока один человечек, столь же по жизни заерзанный, не надоумил его перейти
жить в специальный на земле монастырь, где-то то ли на юго-востоке Шамбалы, то
ли на одном из многочисленных островов разброшенных между Грецией и Италией на
слиянии Эгейского и Средиземного моря… Упаковав скрипку в заплечный футляр, и
не больно с собой взяв в дорогу, Новократ доверился проведению и отбыл в
затерянный на островах монастырь. Визу на выезд и ему, и его скрипке проставили
без проволочек, а имя Новократ убедило даже самых тупоголовых таможенников в
том, что по своей этической гносеологии он, Новократ, имеет на выезд права.
Только и сказали беззлобное напоследок: "Флэт тебе, Згурич, в руки!",
затем дрябнули по маленькой и прости-прощай отчий дом и маятное пропитое
Отечество!.. Новократ же, как и крути, из земных языков знал свой родной, да
еще всякую международно-музькальную сленговую всячину от терции до коды, от
премьеры до Ривьеры. Сим знанием и воспользовался в полной мере, да еще
всяческих слов и жестов Средиземелья на всякий возможный с ним случай легко
наприхватывал. На таком языке не лечить, не нравоучить, а так по жизни
перебиваться, либо отшельничать... А Новократ и рассчитывал на второе. А у себя
на родине перебивался он и без того сполна, и от бездуховного голода пух, и
вешний мир был к Згурскому глух...
В монастырь Новократа приняли
сразу же, и лишнего не спросили. Даже не пришли проверить на ночь: мыл он ноги
или не мыл, один ли он почивает аль с веселой вдовой разучивает музыкальные
гаммы... Не принято было в том монастыре так вот запросто в Душу лазить.
Мать-настоятельница - молодая строгая по внешности аббатиса селила своих
постояльцев - мужчин и женщин в отдельные кельи, и за нравы в монастыре
нисколько не беспокоилась, ибо все пришедшие приносили с собой свою душевную
боль и свой музыкальный инструмент. А посему к другим жизненным радостям и беспокойства
они были просто-напросто глухи… Впрочем, по заведенному обычаю, на
пятые-седьмые сутки аббатиса, вежливо посещала каждого постояльца в окружении
таких же внешне сухопарых особ без признаков определенного пола. Но даже этой
предупредительно-скорбной процессии не замечали люди, запечатавшие себя в свои музыкальные кельи...
А чем все они там себя утешали?.. Молодые, до тридцати, но уже изрядно
издерганные жизнью, изведавшие в своем духовном росте многое и порой даже
достигшие того душевного состояния, за которым обычно следовала гениальность
или ее родная сестра - безумие, они не хотели идти дальше, не перепроверив
каждый свой в музыкальном становлении шаг... Со всех уголком монастыря были
слышны гаммы и шелест падающих на пол нотных листов. Затем шли на приступ
безобразнейшие какофонии звуков, после чего в пространство врывались
удивительно чистые нотки скрипок и альтов, контрабасов и саксофонов... В это
запутанное со всех сторон музыкальное переплетение каждый добровольный узник
добавлял свою единственно ему ведомую страсть, отрешаясь от всеобщего
перетекания звуков… Иногда отдельные исполнители рыдали и рвали на себе давно
не стиранные одежды и неопрятные грязные волосы. Иногда они кусали ногти и даже
локти, но от этого их звуки не доставляли им должной радости, ибо во всем этом
чувствовалось уже не искусство, а тихая профанация. Ибо каждый из них был уже
сумасшедшим.
Вероятнее всего окончательно
сошел бы с ума и Новократ Згурский, не случись с ним одно неожиданное
обстоятельство - он сблизился с аббатессой. Внешне гордая матушка Ангелина
оказалась душою кроткой и соучастной. Случилось Новократу разделить с нею и
стол, и постель. В постели у Новократа Ангелинушка разрыдалась, ибо, по ее
словам складывалось, что она обречена, так как над ее родом висит страшное
проклятье. Сколько потом не пытался Новократ утешить матушка Ангелину, она так
и осталась безутешной, хотя, как заметил Новократ, стала питать пристрастие к
лимонам, что самому скрипачу только польстило... Он нашел эту перемену полезной
для всего Человечества. Вполне земной, в определенном первопричинном смысле,
мужчина он, к сожалению, себе горько льстил. Мать Ангелина не желала
становиться матерью нового Моцарта или Паганини, и поэтому она давно и
тщательно предупредила раз навсегда все возможные медицинские последствия,
оставив за собой право лишь сострадать всецело подвластным ей гениальным
умалишенным. Они же все за это платили ей только признательностью и нелепыми
надеждами. Однако все надежды умалишенных матушка Ангелина пресекала, рассказывая
им все одну и ту же непременно страшную легенду.
Во времена более близкие от
Сотворения мира, чем от времени Она руководила монастырем музыкально одаренная
аббатиса, которая погибла при странных обстоятельствах. Теперь-то самому
рядовому экзорцисту ясно - матушка аббатиса вела спор с самим Сатаной,
преподнося ему свое музыкальное совершенство приобретенное от Бога. Но все
более и более искушал матушку Сатана. Чуть больше среднего она осилит технику
игры на клавесине, как он тут же посылает мелодию еще более вычурную и
прекрасную, чем она могла сыграть до сих пор… И снова, бесконечные пассы, и вот
уже опять матушка настоятельница постигает тонкости игры на новом музыкальном
уровне и сокрушает замысел Сатаны. И так следует до тех пор, пока клавесин не
превращается под пальцами матушки в ангельский хорал, а затем следуют скрипка,
флейта, тромбон, альт, контрабас… Сатана неиствует, но и матушка не сдается...
Об их борьбе узнает весь христианский мир и тут Сатана нарушает запрет Господа
и приоткрывает перед матушкой истинную музыку небесных сфер. Смертному подобное
слышать невыносимо - это прекрасно невообразимое в земных условиях Чудо, но
матушка искушает себя, и вторит звукам небес. Трубные звуки младших ангелов и
светлые звуки серафимов, леденяще правосудные звуки архангелов и утешительные
звуки Вестников вторгаются в человеческий, не прошенный Господом мир, и Господь
вынужден прервать этот бесконечный спор аббатисы и Сатаны… И Господь прерывает.
Но экстаз исполнительницы столь велик, что даже Господу сей экстаз не
подвластен. И вот душа абатессы не уходит в чистилище, а бродит меж
монастырских келий и искушает, искушает, искушает в экстазе
музыкально-крамольного неземного ангельского совершенства. От того-то здешние
постояльцы так быстро сходят с ума. Скорбные их могилы тянутся бесконечными
рядами за. монастырской оградой... Это просто ужасно!
По утрам Ангелинушка исчезала из
кельи легким дуновением ветра. Послевкусие на губах, приятная расслабленность
тела не давали должного успокоения, пока Новократ Згурский стремительно не
брался за смычок, оплавленный канифолью из ливанского кедра. Иногда Новократ
мнил из себя Мцыри, иногда - самого Паганини, но никогда надолго не
задерживался на мире земных образов, а уходил в космические искания, одно лишь
с тем, чтобы найти в пространстве образ призрак матушки аббатессы… А между тем,
давно усопшая аббатесса не заставила себя долго ждать, и как-то сама вышла со
стены его полуотшельничьей кельи. С тех пор Новократ забыл об Ангелинушке и ее
тихих .ласковых объятиях, так
успокаивавших его прежде. Теперь он был во власти старой ведуньи, во власти
дивы, вышедшей со стены, и даже кротко-решительная Ангелина, казалось, навсегда
с этим свыклась… Был это образ женщины не столько древней, сколько старой,
далеко не уродливой даже с оголенной черепной костью лица. Впрочем, кость эту
свою прикрывала неким подобием элегантной дамской перчатки из тончайшей
телесного цвета лайки - штукой хотя и мало живой, но до того ей шедшей, что при
желании этот антураж можно было принять за настоящее ее лицо, хотя пусть даже и
бледнее обычного. Удивительно, но при всем этом у нее были влажные
выразительные живые глаза, разве, что издали напоминавшие Новократу
густо-янтарные глаза далеко не ручной пантеры. Этими глазами в чистилище
наградил ее едва ли не сам Люцифер, в признание за решительнейшую с ним при
жизни ее соревновательность.
Так ли все было на самом деле -
спросить было не у кого, и Новократ Згурский мужественно встретил обещанную ему
колдунью. Старуха стояла едва ли не на пуантах, готовая воспарить, что,
впрочем, вскоре и сделала, воссев на неком эфирно-невесомом облаке где-то в
самом углу кельи под тяжелым сводчатым потолка. Объема кельи собою пришелица не
затмила, и Новократу даже показалось обратное - хрупкая келья будто бы превратилась
уютно-камерный концертный зал. Послышалось даже тихое покашливание и
похлопывание, которое можно было расценить как бы за приглашение: играть… И
Новократ заиграл. Он давно и тщетно искал идеального слушателя, но тут только
впервые осознал, что та, парящая под потолком, и есть единственный настоящий и
только его слушатель. Он играл знакомые классические мелодии и незнакомые
никому пассажи, он играл каприччо неведомых гениальцев, и гениальные мелодии
простолюдинов. Казалось, что рухнули своды монастыря, где-то за стенами его
кельи рыдала уже знакомая хрупкая душа его Ангелинушки, кто-то рядом за той же
стенкой окончательно сходил с ума, и только его смычок скользил и скользил по
скрипичным струнам над вычурными провалами эфов, и в этих эфах рождались и
умирали тысячелетия… Теперь он уже точно слышал, как рыдала юная аббатиса, и
печаль ее голоса переплелась с печалью его смычка. Мир перед ним пал, но,
отрешаясь от этого мира, Неократ обрел нечто новое. Он сумел, он донес до этой
вечной не упокоенной ни Богом, ни Сатаной души страсть своего музыкального
сердца, он пересилил свой разрывавшийся на миллиарды нейронов мозг, и заставил
скрипку петь и рыдать голосами незнакомой ему до сих пор незримой Вселенной...
Наутро его нашли бесчувственным
на полу. Когда он пришел в себя, первыми его словами были едва слышные
восторженные слова: "Боже мой! Как виртуозно она играла!.. " И
действительно при первой их встрече в какое-то мгновение тихая слушательница
вдруг сама превратилась в страстную исполнительницу, и заиграла так, что даже в
венской и парижских консерваториях полопались подпотолочные пилоны и нефы.
Такой игры перенести не смог бы не один смертных, и Новократ почувствовал, как
густая соленая кровяная патока выплеснулась у него из носа… Он терял сознание
постепенно, перетекая во вселенную звуков. В этой новой вселенной над ним все
время рыдали и благословляли неведомые им дотоле ангелы… С тех пор в кельи
Новократа Згурского видения гениальной настоятельницы стало присутствовать
постоянно. Под ее пристальным взглядом Новократ давился во время еды, мочиться
он стал с резями, во время сна все тело его ломало. На запястьях ног и рук
стали проступать кровавые экземы, пряди волос со лба падали на пол
прошлогодними листьями. Весь внешний облик Згурского был теперь страшен. Даже
видавшие виды постояльцы, и те поражались произошедшим с ним переменам. Он стал
реже играть - не хватало духовных сил, он стал хвататься за сердце и регулярно
бить себя по спине, пробивая, таким образом, сплошные непережованные куски застрявшей
в его пищеводе пищи. Он превратился в сгорбленного старика в неполных тридцати
лет, и своим видом ужасал даже кладбищенского сторожа… Но это был блеф, о, как
же он сейчас играл! Он играл сейчас замечательно, но только звуки были в такой
гармонии с миром, что их просто не было слышно, хотя при этом кому-то вдруг и
казалось, что в монастырской обители получили прописку ангелы, и все бы в том
ничего, да только старая аббатеса требовала от него все новых и новых усилий, и
вела за собой, в какой-то бесконечный запредел, не давая ему ни минуты на отдых...
Она всё больше искушала и соблазняла душу его неведомым доселе совершенством
нездешних звуков, и не было предела тому, что эта неведомая женщина могла из
него выжать. Однажды Новократ понял, что он окончательно попал в творческий ад,
и, что избавлением от этого ада может стать только более высокое совершенство,
чем могла предложить ему ведьма…
ЧеГеВаре раскурил свою огромную
трубку. Дервиш был поражен… Представлять, что может ещё случиться с Новократом Згурским
он был больше не в силе… Они выпили… Яичница была прямо в сковороде выставлена
на старый кухонный стол… ЧеГеВаре довольно потянулся в пространстве…
– Я выжал из тебя, Дервиш, звуки…
Ты умеешь и будешь много писать, но выжимай впредь себя сам, дружище...
Июль 2015 г.
- Некасаемо тех, кто на фронте
(без купюр)
"Перебендя старий, сліпий,
Хто його не знає?
Він усюди вештається
Та на кобзі грає."
Тарас Шевченко «Перебендя»
Я понимаю, что курды - это
простые люди и отнюдь не экстремисты...
Одним словом, тамошние украинцы... Но в случае с Турцией я безумно люблю турков!
Почему?.. Религиозная терпимость плюс очаровательное как для украинцев
отношение к тамошней государственности, как данность! Кто бы это понимал среди
нас. А то недомерков всех мастей свели в «Правый Сектор» и настоятельно
пытаются подменить ими нацию! Так не бывает! Из таких получаются стражи ислама по-украински...
И не больше... Фууууууу!
Олександр Лашко: Процеси - це
процедури і структури. А державна наука - ціла наука. Покійний Конфуцій
застерігав щодо поверхневих висновків, його поважали...
Я: А партией здравого смысла быть
не пробовали? Если да, тогда я ваш референт… Читаю посты, анализирую, думаю...
Судя по постам-вбросам для простых украинцев. дело идет к большой, если не
огромной войне в осеннюю кампанию 2015 г. Вплоть до применения тактического
ядерного оружия... Дорог в Украине нет! Бьются уже военные на ветеранах-«уазиках»
от горе-волонтеров... Нужны срочно из спецконтингента тюрем - пенициарной
системы дорожные команды «на химию» с преждевременным снятием сроков отсидки!
Немедленно… Так видит суть предстоящего украинская державницкая горе-система… Впрочем,
взаимоненависть сегодня зашкаливает... Нравственный потенциал работает на войну
подспудно тяжело и весомо с обеих сторон... Одна из причин - убитые дороги и
гнилая техника переправки из зоны АТО в госпиталя и на побывку... Об этом
больше нельзя молчать… «Уазики» с 25-летним стажем гонять только в прифронтовой
полосе. Немедленно вводить военную полицию!.. Времени осталось не более двух
месяцев, либо даже 48 дней. В минский политкиздежь со сдачей всего и вся
Украина не-лохов уже не верит!.. Срочно брать на военный полицейский учет всю
дорожную технику от волонтеров и разбивать ее на некие классы! Иначе национальная
трагедия. Почему дороги и псевдотачки... Потому что с их расхлябанного вида
начинается, не кончается национальная расхлябанность простых украинцев… И
еще... В зонах отдых в Киеве попивают пивко и жрут шашлыки сытые сепараторы
завтрашних дней с родней в Москве и московскими коврижками. Сегодня они за
бухлом громко заговорили о своих чаяниях... Пора вводить наряды киевского
военного коменданта в той же Х-зоне, что под Московским мостом и на центральном
пляже, а также на Гидропарке… Немедленно! Три нарядных поста! Но почти
круглосуточных!!.. Пока всё... Это не сгусток, это слепок эпохи... Если не
дрейфить, то уже не страшно. Причины разброда выявлены. За работу, панове! И
еще теле-Щура гнать с Украины не в армию, а в самый дальний канадийский обоз!.. И ещё... Что это за пивные шабашы на пляжах в
компашках от 15 до 40 персон мужиков? Где действия киевского военного коменданта?
Что это за пир во время чумы? СОС и еще раз СОС!! Алкоголь убирать с пляжных
зон немедля!! Водка в залейся в военную пору национальное госпреступление!
Шепчет: - Ave, Господи! - католичка в храме,
лет и снов отмеряно посидеть на лаве,
лавка в храме с проседью, волосы седые.
Шепчет: - Ave, Господи... - без пустой гордыни.
Вера её тихая, а молитва вечна -
шепчет: - Ave, Господи, - грустно и сердечно.
Гибнут вновь империи, а в душе броженье,
хватит ли терпения, хватит ли смиренья.
Вновь жовниров воинство вышло на
границу,
матка Боска скромная стала у криницы.
Зачерпни из скважины всяк воды столетий,
кровь в ней падей воинских за любовь в ответе...
Маховыми розами выстлана дорога
до границы Родины, до порога Бога.
* * *
Шепоче: - Ave, Господи! - жіночка
у храмі,
літ і снів відміряно, що років в державі,
лавка в храмі біла та волосся сиве,
шепоче: - Ave, Господи ... - що війна
зробила.
Віра її тиха, а молитва вічна -
шепоче: - Ave, Господи, - сумно й
споконвічно.
Гинуть знов імперії, а в душі бродіння,
чи їй знову вистачить сили та смиріння.
Знову жовнірів воїнство вийшло на
кордони,
матка Боска в супровідь в кожнім батальйоні .
Зачерпни зі скважини всяк води століть,
кров військових урвищ в краплях пломенить ...
Квітами дріб'язними застлана доріжка
до кордону крайнього, Божого поріжка.
©Текст и перевод Веле Штылвелда
Войны заканчиваются с
захоронением последних неизвестных солдат, Так и пенсионная война будет идти до
последней мизерной пенсии. Украинский премьер Гройсман уже озвучил, что позор мизерных
пенсий в стране существует повсеместно, что, мол, это советский фактор… И
двадцать пять, и тридцать, и все сорок лет Мойсеевых повинны в том хаанцы…
Русские идут… Вот уж бред в обед!.. Да называйте все своими именами, братцы и
господа… Там война, а здесь геноцид… А
по середке я, как и положено, на жизненной сковородке! А за то, что вы живете,
господин премьер, так и в недоразворованной советской стране. По крупицам отстроенной после войны и выстраданной
советскими стариками должно заткнуть вам рот! Не прикрыть, а заткнуть… Господа
политтехнологи, да подучите нынешнего премьера правильно выражаться - внятно,
но не ватно, не виспарно, не получится, но хотя бы по сути. Ладно, проблема
воровская здесь явно не признана, но на том не слава Богу... Из года в год
советские старики спешно уходят, как будто их намеренно кто-то торопит… И этот
во всем миру известный кто-то украинский воровской олигархат… Так и уходим
- ни поесть, ни одеться, ни обуться, ни
лекарств купить, ни коммуналку оплатить, ни гроба заказать!.. И при этом
маршируем в западный мир, так и не отчухрынившись от предыдущего мира, не
оплатив его долги старикам… Вот вам очередная выдержка из хроники геноцида:
доведенные до отчаяния пенсионеры Херсонщины вынуждены воровать в магазинах,
спасаясь от голодной смерти… Старикам в Украине не место? почему правительство
грозит лишить украинцев пенсии?! Прожиточный уровень в стране 1700 грн. Минимальная
пенсия в 2015 г. 1450 грн. Моя пенсия
1420, соседа 1380, соседки грн. Инфляция 18 процентов. Инфляционная добавка к
прожиточном минимум 306 грн. 1700*0,18 =306 грн. Минимальная пенсия на 10
февраля 2018 года должна была бы составлять: 1700+306=2006 грн. Ой, вы не
поверите…. 10 февраля 2020 года я
получил 1638 грн. Отдал в долг за коммуналку 2150 грн. Это уже полный зашкал
без краюхи хлеба за весь месяц застольной… Кто это будет молчать. Если честно,
потому и война. И все мы на ней уже шестой год под всяческими неумными
лозунгами о псевдопатриотизме… Я хочу это сказать прежде, чем затараторят
нынешние украинские политики – заунывно и многословно.
Великий украинский советский
педагог Николай Сухомлинский мечтал о школе радости... Вот она, не в голодной
Украине с порушенными школами и голодными ободранными учителями... Вот почему по
ночам я устремляюсь на космический челнок "Земля-Марс", где прямо в
космосе налажено производство марсианских выдвижных городов… Впереди нашего
челнока стоит, цепко прилаженная пасть огромного грейдера, которая всасывает
всяческую космическую пыль, дребедень, сепарирует её и, методом космической
электросварки, поставляет на эстудеры будущих марсианских трубопроводов сталь.
Порошковую, сверхпрочную, хотя и несколько радиоактивную… Затем возникают в
пространстве трубы диаметром 1200 мм и длинной в 17 метров. Трубы монтируются в
параллельные каскады по три, что позволяет им, при спуске на Марс, занимать
наиболее оптимальное положение, поскольку всегда одна труба в связке из трех
космических труб, будет опорной, а две иные будут облегать более или менее
ровные участки поверхности… На всех трубах приварены технологические монтажные
фланцы. Стыки труб снабжены ртутно-содержащими
переключателями-"свинками". Они фиксируют уровни горизонта. Готовые
секции собираются в космические плоты, которые плывут за кораблем-заводом... Всё
бы ничего, но заводским операторам временами скучно, и они травят бодягу,
особенно в преддверии субботы. Один из них заявляет, что он не догоняет, что же
там, в Торе даже в английском переводе отыскать суть о Слове Божьем.
- Тора и есть Слово Божье, -
сквозь сон отвечаю я, и тут же получаю краснокожую Марсианскую парспортину.
Тест толерантности пройден. Теперь меня ждут на Марсе. Но до него еще лететь и
лететь, а на заводе уже принялись за стройку остеклененных стен с термо- и
радиорегуляцией - ведь каждые три часа происходят мощные удары солнечной
радиации… Вот именно на эти периоды стекла обретают оранжевую непрозрачность, мерно
подсвечиваемую изнутри. Стены раскладные. Не бог весть что, с точки зрения
архитектуры, но надежные напрочь. Теперь время собирать многомерные рифленные
полы и вакумные потолки, которые способны раздуваться в такие же рифленые
купола... Сразу по прибытию на Марс мы способны развернуть одноэтажный поселок
из 15-20 домиков по 185 квадратов полезной площади каждый. Между ними и пройдут
соединительные рукава. В них будут теплицы и научные лаборатории, медицинский
блок и даже детская, куда будут поступать марсинские людские первенцы из
многосекционной искусственной матки. Всё будет... А пока сверяю номенклатуру
фланцев, гаджетов, технологических узлов. В это время в святая святых космозавода
перевозят многофункциональную искусственную матку и её быстро регенирируемые
дубли… Сам я на Марсе буду региональным проповедником нового человечества...
Поэтому я то и дело посещаю закрытый для других отсек селекционно регенерации
на эмбриональном уровне тех, кого тщательно отобрали в наш экипаж... Ведь
операторами на заводе работают ведущие отраслевые учёные, которым общаться даже
со мной - проповедником просто не интересно... К тому же я уже получил от них
особое прозвище - "Тора и есть Слово Божье..."
А теперь о мечте, как показал ее давеча
«Прямой канал»: 36% всего самодеятельного украинского населения - это порядка 5
млн. человек: готовы продать свои украинские биографии и немногое имущество со
связями, явками, паролями и адресами и убраться в новую нездешнюю жизнь, чтобы
начать всё с начала… Моя еврейская мамулэ Тойбочка на сей счет имела свои
стойкие соображения:
- Уйдешь - не вернешься, -
говаривала она. - В свой мир врастают камнем, - говорила она затем. - В землю
камнем врастают!..
Сразу после армии в 1975 году я засобирался
на БАМ. Мать, что называется, легла костьми, объясняя это социальное безумие.
Сегодня она покоится на Северном кладбищем под Броварами, где уже до 100 000
неимущих и слабоимущих киевлян нашли свое упокоение от этого независимого
безумия. До сих пор туда муниципального транспорта нет, кроме 3-4 поездок
каких-то контрактовых извозчиков. Да, пенсионерам бесплатно, но когда они будут
явлены заранее не знает никто... Сегодня определенно нечего делать украинцам ни
на Дальнем Севере, ни в Забайкалье, ни в Закавказье, ни на Урале, ни в Тюмени,
ни в Уссурийской тайге. Их сегодня несет в Китай, им неймется в Казахстане, и
они вымываются оттуда в большую Украину. В Канаде их уже более ста пятидесяти
тысяч вновь прибывших, в США 200 тысяч, они обсели побережье Средиземного моря,
которое опекали до образования собственной государственности несколько тысяч
лет пиратами, амазонками, египетскими косачками, галатами в Иудее и
Вавилонии... В Индокитае и Индонезии, Японии и на Тихоокеанских островах украинцев
тоже более 50 тысяч…
и ненависть к олигархическим воровским кланам
выдавила их в самые экзотические страны и уголки планеты Земля. Их души орут от
боли. Но нигде их не ждут. И оттого рано или поздно они возвращаются, но уже не
с фанерными майданными латами мечемашцев, а с ковкими мечами люти и ненависти.
И эта ненависть рано или поздно рванет... Иного и быть не может. Они
возвратятся к себе на родину вернуть себе и своим потомкам украденную у них
местечковым ворьем страну… Я свято верю в эту лють-ненависть и молюсь на неё,
но еще больше я верю таким как сам... которые никуда не истекали с родимых
пенат, потому что:
- Уйдешь - не вернешься, кто где
родился, тот там и пригодился, - во всегдашних извечных истинах моего
сражающегося за себя и свое будущее мира, имя которому Украина!
Нас расшифруют и нам объяснят,
строго нарезав на цифры и коды -
жил, мол, народ неуёмных ребят,
жаждавший вечно бухла и свободы...
Срез виноградников сомой обвис -
срезали нелюди гроздья до пяток,
ну, а свобода ушла на карниз
и сиганула оттуда, ребята...
Строются улицы в оба конца,
мост безымянным стоит исполином
нет больше имени в норке песца -
вот и приехали мы в Украину.
Что до меня, то куда выезжать -
разные страны нездешнего рода
то о Бандере поспешно рычат,
то прикрываются той же свободой…
Только вот мост - он на оба конца
был есть и будет днепровским навечно
и по подтяжкам его без конца
буселы будут скитаться беспечно
Киевская "Массандра"
уже без «Массандры», без «Алиатики», без «Старого нектара»... С обилием
прикарпатских и закарпатских вин... совершенно пустая и одинокая... но, тем не
менее, прекрасная...
В кабачке налей на вынос крымских
вин сегодня нет.
Горький привкус кипариса и реликтовых ролетт.
Отобрали наше море, наши древние штрихи...
В кабачке налей да выпей в танце призраки тихи.
Легкий вдох, бесслышный выдох -
мы вернём наш Крым назад:
«херес», «Коктебель», «Массандру»
киевляне потребят.
Солнца светлая аллея, словно радуги дуга,
в винных бочках счастьем зреет, ибо в счастье суть вина!
Ибо в винах суть земная - мы не
хлещем их, не пьём -
тихо цедим, ублажая наш духовный окаём.
Враг лютует в нашем доме - пьяный в хлам, безумен, зол -
перемены лишь в камзоле: в моде ватников камзол.
Стынут каменные стены в
перекрытье кабачка,
ищут призраки гангрены злобным татям с кондачка.
Позволю себе здесь горькую но очень
точную цитату:
Евгений Черняк: Украинский
сегмент Фейсбук встревожен взглядом литовского журналиста на магазин «Гуд Вайн»
в центре Киева. Он увидел там бандитов, коррупционеров с пачками денег и
девушек, которые приходят в этот храм гастрономии, в надежде найти выгодное
непристойное предложение.
«Он не знает что такое магазины.
Он вообще не понимает, что туда ходят все.
Он не видел нормальных магазинов, этот сельский житель.
Его раздражает цивилизация, этого провинциала»
Комментарии разные. Смысл один: приехал
в Киев, должен пышатыся!.. Или немедленно обвинят в том, что приехал от сами
знаете кого, с сами знаете каким заданием. Пышатыся и точка… Стартап-нация,
оплот мировой цивилизации, Шёлковый путь и хуперлуп.
Дорогие друзья. Одну умную вещь
скажу, но вы не обижайтесь. Любой, кто ведет бизнес не в Украине вам расскажет,
что при произношении страны где ты производишь свой продукт , к огромному
сожалению, ты попадаешь под дополнительные финансовые проверки.
На тебя смотрят с сожалением.
Иногда свысока.
Иногда с жалостью, но никогда с завистью.
Это совсем незаметно, когда ты
три раза в год на украденные из украинского бюджета деньги вылетаешь на Мальдивцы
и в Монако… Это так же, практически незаметно, когда ты два раза в год
поглощаешь высококалорийную, но низкокачественную еду в турецких и египетских
олинклюзивах… Но это очень заметно, когда ты делаешь бизнес в разных странах… Пора
привыкнуть, что взгляд на Украину крайне негативен. Последний год в Америке,
например, сто раз в день звучит набор слов: коррапшн, импичмент, военная
помощь, скандал, Украина, суд, кораппшн, импичмент, Украина, коррапшн... В
таком информационном поле живёт любой американец, экспертно это заявляю. Если
есть знакомые в Америке, задайте им вопрос, подтвердят всё буквально. Если вы
построили один на всю страну отличный магазин, поход в который, как поход в
Лувр, знайте - это смотрится странно. На фоне магазинов, которые пытаются
выдерживать цену для нищего потребителя и делать йогурт без молока, колбасу без
мяса и шоколад без какао. Никаких других вариантов выдержать цену, для такого
потребителя в природе нет… Магазины
вынуждены продавать суррогаты. И есть один магазин, в котором по суперцене вы
можете купить нормальные продукты. И он выглядит как музей. И это шокирует
приезжих. Это мы привыкли. У приезжих шок!
Первый путь к лечению -
правильный диагноз. Нужно прекратить врать себе. И честно смотреть правде в
глаза. Пока Украина производит коррупцию, русофобию, пенсионеров, коррупционеров
и заробитчан, которых очень ценят во всём Мире…
Лучшим пиаром Украины должны
стать достижения! Стартапы-единороги. Налоговые инновации. Новые бренды. Имена
учёных, совершивших научный прорыв.
А пока, то сериал Чернобыль, то
сбитый самолёт, то импичмент в Америке в связи с Украиной, то коррупция! Других
сообщений за последние пять лет не слышал! Поэтому не удивляйтесь тому, что на
Украину смотрят и не пышаются, а удивляются. Даже те, кто к стране относится
хорошо. Иногда нужно оглянуться вокруг, чтобы понять глубину культурного,
личностного и управленческого кризиса.
Это , конечно, больно. Но всё
будет хорошо. Не спрашивайте когда, не знаю. И почему, тоже нет ответа. И как
это произойдёт, тоже не знаю. Но когда нет аргументов нужно просто верить и сохранять
чувство юмора. Потому, что плохо жить в стране без чувства юмора, но ещё более
опасно, когда чувство юмора единственное, что спасает. Юмор и надежда. Угасающая
с каждым днём надежда.
Конец цитаты. Шок! То же и в духовной сфере:
Сільский піп під теревені про
стражданія Христа
від оселі до оселі йде збирати що Бог да’...
Йде від хати і до хати, йде і в льох, й до конопель,
бо сьогодні мають дати йому статок від людей.
Ось підходить до злидарні -
тільки мати і дитя.
але шлях потрафив дальній, то ж що-небудь з небуття
хай дають, бо так за звичай. - Синку, дай хоча б дульок,
бо вони передостанні, на узвар тримала, ох...
- Нащо, мамцю, так ви сумно...
Дать дульки?
То й дав дульок, та не з клуні - не розумно -
зразу дві - із кишиньок! Повиймав і тиць попові -
хай приймає на тим слові... А із клуні - не готові.
Де зелені, де малі... Підуть на
узвар вони.
Сільский піп хай йде до посту, щоб не нам йти до погосту.
Отакий у нас Кабмін, хоч було і перемін,
нововведень, дурнотрат, але розум наш гарант.
Хто без розуму гребе - той життя
не проживе,
освіжать як дичину... Чи так треба - не дійду
головою аж ніяк... Отакий з життя будяк!
Або пий узвар з нечів'я, або сам в узвар без пір'я...
Опять же о чувстве извечной Ахиллесовой
пяты человечества... или я другой такой страны не знаю... Как полное бредодо!!!
Колье для царь-девицы - янтарное
колье -
китайские проводки и пули на земле,
две драги, цепь конвоя, старателей родня -
вот так пала и Троя, оставшись без копья...
Застряла в аръеграде ментовская
шпана,
ворье, как на параде, гребет всё под себя
колье для царь-девицы, китайский трафик в шпок -
янтарь крышуют лица, кровавый взяв оброк...
Рифмую я с раннего детства... в
принципе, знай более объемно идиш - рифмовал бы и на нем, пробовал уже
рифмовать на английском, украинского вдоволь... но вокруг украинского... языка
- вокруг чистого языка крайне неопрятная, грязная вечная... возня, а если бы не
травили черной сотней, то давно бы имел статус национального... автора. Так что
предпочитаю пост-имперский русский... но это не значит, что в нем мои
предпочтения... вот в украинском нет слова нравственный, есть слово -
моральный, но это суть православной украинской нравственности, а за русской
нравственностью какие только обозники себя не прячут... ОБ этом говорить,
говорит, и говорить... как о вечной Ахиллесовой пяте недозвездного
человечества, которое отбрасывает от себя колючками всяческие тусовки, а они
падают всё теми же колючками всё тому же человечеству под ноги, и оно,
натыкаясь на них, опять же лелеет и ранит заново свою вечную Ахиллесову пяту… А
еще с возрастом, кто не отскочил, с возрастом в ту же пяту врастают и
становятся её частью. Но и это не всё. Ахиллесова пята со шпорами - это вечный
дисбаланс во времени, из-за которого человечество, окрестное человечество - так
никогда и не встанет на полную ступню, а будет продолжать балансировать на
подпитываемую творцами Ахиллесову пяту человечества...
Политики и маркетологи на ФБ ведут
странные бормотухи шепотные... Читаешь - жизнь бьёт ключом, мысли пузырятся,
мундиры трещат в сытости от зажратости, а мне стыдно... Это же полная
профанация, если хотите, современная схоластика, но почему же этой пробуксовки
так много... бррр... А в реале - старая байка, но всё же в стране бравых
антисемитов на безрыбье и пирог из глины в черносотенных знамёнах потянет...
свежим ветром очередным маразмом доморощенных политгаражников... Раз пошло
такое дело, то моим еврейским предкам сам я Вонс (умник) - Роговский (что ближе
к более древнему ритуальный мясник-шойхет), и по литпсевдониму Штылвелд(мир
вашему дому)… Вот почему я просто не кичусь своим записанном в документах
Шкидченко... Но моей интернациональной родни в правительствах Украины хватало,
что не мешает лично мне быть самым простым украинским пенсионером...
Подлое время в брожениях подлые
люди, но народ чист перед Богом и ему этой дури не надо! Какой стыд, какой
животно-нацисткий атавизм, Готоню! То бишь, Боженька... А пока еврейская
интеллигенция в Эреце во время благотворительных концертов собирает деньги для
детских домов независимой Украины для сирот необъевленной войны, а по сути полутора
годовой бойни мирного населения в украинском Донбассе...
Марина-Ариэла Меламед: Друзья, я
не нахожу слов, как прекрасно было вчера. кто не в курсе - был концерт
благотворительный - @Israeli Israeli Friends of Ukraine. Ну, и причина, и
прекрасное дело - помощь, ненька Украина нам не чужая, что уж тут... Ребята
собрали большую помощь и дай Бог, чтобы наша любовь помогла Украине...
Михаил Рахлин: Ай, молодца!
Веле Штылвелд: Из Киева - спасибо!!!
Дод Каневский: Ненька не чужая, по-родственному четыре века жгёт жыдив…
Веле Штылвелд: Дод таки вы шлымазл... Вы что опять нам здесь дп-счастья
желаете... очнитесь... Сегодня еврейство в Украине прошло АТО, Евромайдан, имеются ребята из МОСАДА... Но
гнать кухонное гониво сейчас неуместно... Швайк, угомонитесь!! У меня в Израиле
две внучки, но я вижу их будущее как в Париже, так и в Киеве... У нас в роду
дети знают прекрасно иврит, а прашки - идиш и французский, украинский и
польский... Не делайте своими поступками из модернового Эреца под управлением очередной
кагебейки очередное мировое гетто, гобрахт мунес! В этой большой родне белорусский
и русский по умолчанию... можно и украинский... но на порядок(!!) реже. Эти языки
Галуты первейшие, с прочими путаницы Вавилон…
Alla Wiens: И в зале были такие люди, что для них петь было - счастье!
Людмила Коробицин: Умница ты, Маринка!
Марина-Ариэла Меламед: Это мои друзья
организовали, а я, как дурак, ждала, чтобы что-то такое было...
Людмила Коробицин: Умница-дурак… Люблю!
Александр Юхтман: большое спасибо.
Rosenmann Lena: И атмосфера была хорошая. Не против кого то, а за. И для людей.
Вот так бы побольше. Спасибо.
Инна Костяковская: Если, конечно, через пару недель не идти выступать в
российском центре.
Марина-Ариэла: Ну что Вы, без Вашего разрешения - никуда.
Gila Melamed: Марина, ты была великолепна и концерт чудесный
מגזניק: Благие намерения, а остальное разворуют как
всегда!
Михаил Рахлин: Жаль, что не был. Благое
дело.
Ирина Бариль: Какие вы молодцы!
Natalie Bernstein: Марина Меламед, ты была прекрасна! "Власть держать над
полным залом" - это про тебя вчера! Спасибо!
Марина-Ариэла Меламед: Спасибо, Наташ! Так и зал какой был дивный!
נתן מגזניק: Молодцы устроители и участники!
Людмила Фрадлис: Как жаль, что я не знала о концерте... Но, поздравляю!
Уверена, что он удался на славу!
Только адресная помошь, ребята!! Иначе
так и не допишу этой книги. Заранее с уважением, ваш Веле Штылвелд
Июль 2015 г.
- Время гробовщиков1996 года, узнаваемо и в 2020 году
Майский синдром - тоже, что и
январский, только теплее -
на фоне авитаминоза и солнечных дней "крышу" клинит…
К величайшему сожалению Дервиша, партитура жизни была штукой
навязчивой, и в ней – свой один единственный собственный голос за эти годы
Дервиш не отыскал. Как видно, неважнец был из него духовный сыскарь, хотя вот
сны… С ними было все как-то определенней… Парадигма снов являла ему древнего
жреца Атлантиды, управителя мира, вершителя судеб, наконец, прокурора, а затем
только раба. Над ним то и дело взвивался кнут надсмотрщика, который сек его
спину, лицо, разрывая тело на части, в лохмотья, в клочья… Он был жителем Претории,
и некий мастэ-баас хлестал его плеткой наотмашь по черному молодому лицу. Глаза
заливала липкая кровь, и он почти умирал. Над ним стаями вились мухи и
надоедливы полевые оводы… Они жужжали и стрекотали крылатым мелкопородным стадом в предвкушении
свежей человеческой падали… После такого введения Дервиш вновь посетил эту
жизнь – вечный полуправитель, полураб,
полужрец, полулихоимец… В таком разносоле самого себя не больно отыщешь...
Скорее будешь маяться дни, месяцы, годы, а с тем и долгие десятилетия, прежде
чем придешь в согласие с той формой существования, которую для тебя избрали
введшие тебя в эту реальность ангелы и… родители.
А здесь, как бы не сон в руку, по
ночам стала беспокоить бессовестно едва ли не инореальная Джуди, в которой
Дервиш всё время старался рассмотреть облик маленького чертёнка (чертовки)
которая ещё свалиться ему на плечи и обяжет уже по-настоящему жить, любить и
страдать.. Но пока Джуди Паркер была за гранью его собственных сновидений, он
даже и не предполагал, что мир с невозмутимым постоянством плодит всяческих
плутовок – от Манон Леско до Лолит… Пока же его гаванью опять стал Порт Тюша, в
которую его с крепким лоцманским навыком препроводил Командор. Они пили
привычно и тихо, ошарашенные шумом школьников у самовара, под которым все время
резвился электрический огонёк, а у самовара употевшие компьютерлэндовцы двенадцати-пятнадцати
лет упаивались чаями с принесенными с множества домашних миров сахаров,
варений, печений, и любопытств… Им действительно было интересно наблюдать за
тем, как школьный компьютерщик и психолог накачивались подобно грузинским
грелкам крепленным не крымским пойлом, которое перегорало в них по чуть-чуть и
постепенно начинало разить. Это не мешало обоим микшировать свою взрослую
отверженность, меру знаний и доброты и являть ее тем, у кого в их собственных
не по-детски горьких мирах было еще мрачнее и горше. Дети ликвидаторов, они
постепенно теряли отцов-вахтовиков, теряли веру в разумное обустройство
окружающего их мира и уходили в игры.
Мое светлое детство –
Как лист подсолнуха,
Мама!
Я по семечкам лета бегу
Голяком, босиком...
Надо мною звенит
Чистый голос
Счастливого
Лета,
Мама!
Год счастливый, далекий
За атомных лет чертой...
Компьютерные психологические
тренинги с чаепитиями становились сорокаминутными преамбулами, после которых
наступала игровая вакханалия, которая тоже длилась не более ещё одного
академчаса. Затем наступала десятиминутная пересменка и новая
психо-компьютерная пара(из которых врезались в память психологическая
проективная игра LifeLine, психо коррекция сновидений, тесты Люшера и MPPI), и
ещё одна, и только затем приходили великовозрастные девицы с вечерних школ
всего Левобережья, чтобы понять для чего им так необходимы электронные таблицы,
когда у них и без того были отменные личные данные, чтобы вскоре стать
любимицами и любовницами молодых бизнес-шефов, ради которых и из-за которых, по
большей части беременными они и оставили обыкновенные школы… Читать уроки этим
девушкам было неинтересно, конспектировать они не желали. К ним была
приставлена примадонна с буклями, которые носили еще в двадцатые годы… Вскоре
всем сторонам удалось как-то договориться, и снова все превратилось во
психотренинги с коробками шоколадных конфет и легким шампанским. Всем иным
повредить девушках ни Дервиш, ни Командор уже не смогли б. У большинства
вечернешкольниц к этому времени беременности были почтительными и совсем уж
близкими к тому времени, когда уже не надо волноваться, поскольку после
рождения деточек, как говорится, вскоре рассосется. Вечернешкольниц только и
отличала от их сверстниц в дневных классах, как ни странно, более дорогая
одежда и вереница "жигулей", в которых дремали прозевавшие быстрое
взросление своих любимиц отцы, и не менее скучные их крутые мужья – всё больше
гражданские. Когда и эти дамочки уходили, в классе и подсобке стоял спертый
запах спальни девочек-старшеотрядниц из пригородного пионерского лагеря… Поутру
завуч-«шаманка» смотрела на Дервиша с явной укоризной и обязательно приходила
на пятый-шестой урок. Но в это время Дервиш был еще как стеклышко трезвый и
прекрасно проводил Детство через сорокаминутные уроки с алгоритмами, бейсиком,
паскалем и даже без компьютерных игр…
Вот такими были у Дервиша шахматы
жизни, которые доставались ему в единой расфасовке с пролитыми на них
учительского труда, пота и портвейна… Тем же, хоть и в меньшей мере
довольствовался до времени и Командор, вчерашний психолог северного атомного
подводного флота России, который часами просиживал у Дервиша в компьютерном
классе с заветной для любого школьного интеллектуала подсобкой уже после того,
когда завуч закрывалась у себя в кабинете далеко за колодцем внутреннего
школьного дворика. Там, в своем послеурочном миру она просто мужественно
сражалась уже только со своим одиночеством…
Антирэкетный шум агрессивных
старух, апелляция тех, кто весомо скулит...
На цветаевском рынке сто тысяч прорух: обдираловки зуд, отсекающей стыд.
Я по рынку шатаюсь вольготно вполне – мне не надо копить на сто лет закрома.
Тяпнул сотку, и, ладно, – доволен вдвойне, что такого, как я не достала сума.
Что не пал я на глянец
троещенских луж, что просить не пришлось подаяние мне,
что привык на развилке придавленных душ я не выть при луне...
В жизни Дервиша было ежедневных
14 школьных часов да литра полтора-два "Мугурела", на двоих с
Командором, либо еще с кем-то из его, академического командорского выпуска. Со всех флотов России
именно в Киев стекалось молодежное офицерское гетто, которое уже не мог принять
плотно обсаженный теми же выпускниками Крым, хотя и держал, как мог, весь
украинский плюс легендарный черноморско-российский флот… Больше же всего
страдали провинциальные офицерские жены – преданные, неяркие, принявшиеся
рожать на офицерские аттестаты, они вдруг обнаруживали себя на асфальте
неуютной для них новоявленной захолустной столице, где никто их не ждал… Любая
столичная беременная вечернешкольница могла за мгновение свести с ума целый
курс вчерашних политморовцев, экс-молодых офицеров всех 14 флотов распавшегося
совка, раз и навсегда выброшенных на сушу. И требовалось только время, чтобы
это произошло. Не гибли только те офицерские семьи, где обозление жизнью
воспринималось и мужем, и женой, как единое внешнее препятствие, через которое
такие пары шли напролом, кромсая собственные души, и теряя своих друзей. Но
именно так и только они выживали.
Иных несло в бизнес, на вольные
ветры, промыслы, на отходняк, и исход многих из них был предрешен. Дервиш же
разбил свой семейный флот чуть ранее времени Мугурела, и теперь мог быть только
свидетелем происходящего того же, но уже только с другими. Командор до времени
в другие не попадал. Его жену и детей, ограждала родня жены, имевшая в Киеве
трехкомнатную квартирку, в которой пришлось уживаться пятерым взрослым и двум
малышам. Поэтому в школьном компьютерном кубрике Командор скорее не
прирабатывал, в отличие от Дервиша, не хандрил, а искал, и однажды нашел для
себя выход, о котором поговорим позже.
Пора дать врезку и тихо
возмутится: как я посмел за какой-то последующий четвертак лет стать из духовно
зреющего, но человека превратится в ряженного пасионария последующего
черносотенного сползания Украины в бездну? Было просто горько безответственно
промолчать свой мир и промокнуть окрестное злобное болото всяческих духовных
недомерков собой… Как я только посмел стать пипифаксом духвно незрелой эпохи
политических морлоков и стяжатей?! Обидно
стало до слез. Но люди в Украине уже научились как-то беззлобно и безвольно
себя оправдывать, произнося теперь уже бездумно дежурное… «то таке»… Только уже
поэтому за себя и таких же как я мне должно быть стыдно. И мне, воистину, и
стыдно, и горько…
Кринолины на креолках, на
туземках – маячки,
стринги в пластик-упаковках – их привозят морячки.
Чтят пиратские пенаты острова нейтральных вод,
вдаль плывущие куда-то и влекущие вперед.
Кринолины на ночь смяты, гаснут в
полночь маячки…
Всё, как в сказочке, ребята – вобла, пиво и… качки.
От качков несёт могилой – нет уж лучше к водке пиво!
Старый сказочник устал – к маячкам душей припал.
Напоследок Дервиша опять пробило
на ночь о каком-то несуразно-бестолковом течение жизни, но он сбросил эту мысль
на пейджер ночи, и провалился в неё как в густую сметанную вату… С утра он
придержался. Торопиться было некуда. К двенадцати отправился поэтить в
"Антарес", где почему-то в моде были баллады ни о чем. Правда, из
безызвестности выплывали две новые поэтессы и целый издатель
философско-литературных хроник. Свой опус издатель называл громко
"Самватас", а поэтессы представлялись как Елена Бугаенко и Татьяна
Аинова. От Елены разило стилем мадам Грицацуевой, а Аинова обещалась удивить и
удивлять ещё не однажды на ниве поэтического, хоть и не совсем понятному ему,
Дервишу слова… В лоб в лоб столкнулся с
очаровательнейшим бард-исполнителем Александром Джузеппе, который был мудро
молчалив до тех пор, пока не начинал исполнять под гитару глухим баритоном свои
новоиспеченные произведения – густо басовые песёнки на слова местных поэтов и,
опять таки, поэтесс. Впрочем, для самого Джузеппе они представляли некий
песенный унисекс. Одним словом, слушать подобное исполнение было даже порой
занятно, но куда интереснее звучали его реплики по разному поводу… После
окончания поэтической сессии нечто развеселенькое припомнил и руководивший
самоявленным в мир "Антаресом" Борис Финкельштейн, а Джузеппе
затравил такую "бычью" побасенку: мол, в Одессе есть один памятник
Зевсу-быку с п@здастой Европой на голове. Так глаза у того лося просто
взмыленные, ибо хоть и огромен член того бугая с вислыми Яшами, головой Европы
ему не потрахать… Борькина бычья история была под стать первой: в городе
Брянске, ещё при совке, у здания местного КГБ стояли себе лев и львица. Так вот
льву на каждую пасху на протяжении 73 лет совка какие-то потомственные
бесшабашные шутники делали из яиц тех самые заправские православные «крашенки».
Удивительно, но сих злоумышленников не находили ни разу, хоть и ставили у тех
львиных яиц и наряды, и дозоры, и едва ли не блокпосты, и чуть ли не целые
полковые разъезды. Зеленым и красным яйца оказывались непременно!..
– Слава яйцам! – прозвучало в
свежем весеннем воздухе у статуи легендарного тура, который безяично безмятежно
в ту пору бычился у закрытых ворот в киевский зоопарк… А затем вновь наступил
понедельник, и в душе у Дервиша опять зашевелилась какая-то недетская
озверелость затравленного школьного информатика. Вчерашние сто грамм коньяка
проглотили его пол-аванса, на остальную половину он купил десяток яиц… Слава
Всевышнему, что он сотворил его шейгицем-многокровкой, который на православную
пасху мог вполне обходиться без «крашенок», заменяя их водной яичницей, которую
прежде, во времена совка, просто не знал. Теперь же в пропорции к одному
разбитому яйцу он доливал столько же – примерно 50 граммовую стопку воды,
добавлял соли и всё это взбивал до исступления, пока вся эта взвесь не начинала
напоминать ему маковое молочко, которое ловко взбивала постно графствовавшая
при совке бабка-княгиня Аннушка, – а затем все сливалось на распаренную
сковородку прямо на лист салата, на который предварительно крошился зеленый
лук. Жесткость листка с болтуньей при конечном результате напоминала ему некую
здоровую сытность, и он временами довольствовался ею и даже оттого чувствовал
себя полнокровно…
Теперь он торопливо шёл на
работу. Троллейбусники привычно бастовали, а автобусники волынили. Дервиш
рассуждал о своем мировом присутствии, просто не замечая, как в эту пору весна
рвалась всеми фибрами в лето. В его же мире явно же прослеживалась отстоявшаяся
неспетость грядущей осени, до которой сам себя он уже отправил в отстой… А тут
ещё прямо с утра в крохотную подсобку ворвались Командор с юнго-Денькой, у
которого бабушка всё ещё служила в банкирах, о чём, наконец, и прознал,
искавший выхода из слагавшихся обстоятельств державший нос по ветру Командор. И
от того что юнго-мальчонка порой и ног под собой не чуял, бывалому Командору
было ещё как на руку. Он прежде других рассмотрел самые донные осадки его
хрупкой души, и стал управлять мальчонкой, опекая его… Теперь же эти пьянчужки возвратились
из офиса шеф-бандита Старшого, которому связи бабушки юнго-Дениски обещали
получить лицензию на несколько новых «обменок». По этому поводу у менял, к
коим, наконец, и прибился сам Командор, был громкий всенощный праздник. Все
уроки и перемены шёл восторженный разговор о буйстве ночной попойки под
маринадом девочек и разносолов… Был и другой повод «возрадоваться». Внезапно и
тихо умер школьный военрук, прослуживший на всех советских космодромах более
тридцати лет. Как и все ракетчики, скончался он от полученных доз радиации,
вылившихся в скоропостижный рак, и теперь Командор перешел на должность
военрука, перестав быть всеобщим школьным психологом, но оставив за собой право
на факультативные тренинги. Посему внешне для Дервиша в школьных отношения с
Командором менялось немногое, но вот зависимости от компьютерных приработок
больше у новоиспеченного военрука не было. Он впервые стал доставать из своего
нового портмоне доллары, большие для школьного учителя баксы – номиналами по
десять и двадцать долларов, засылая из в обменник на напитки куда более
благородные чем «Мугурел»…
Сейчас же в присутствии своей
стажерки и сменщицы на психологическом фронте он доверительно бравировал перед
восемнадцатилетней дочерью заслуженной учительницы-младшеклассницы –
Ленкой-застрелкой, – всеобщей любимицей и сексприглядкой с мужского
учительского пяточка, откровенно повествуя той о разнообразии бытуемых в
шеф-бандитском офисе поз у див по таксе оплаченных, затем подал свой неокрепший
петушиный голосок и чуть оклемавшийся, наконец, паршивец юнго-Денька, и
рассказал в красках о бесшабашной игре в карты до третьих петухов под
винно-соусное антраша и раздевание малолеток, голомурзо продажных и глупых… Он
и Командор даже приметили себе любимиц уже
на будущий вечер, но до него следовало еще добираться, без откисания в ваннах,
которые, в конце концов, заменил школьный спортивный душ. Обо вышли и
возвратились назад мажорно мокрые и напыженные – как только школьная столовая
отключила свой автоклав, подача горячей воды прекратилась, и всё ещё в мыле они
попали под ледяную пытку омовения страждущих. Теперь в подсобке запахло
знакомой свежестью давно забытых армейских казарм, и Дервиш даже улыбнулся: не
подсобка, а каптёрка какая-то…
В подсобке у Дервиша стоят пять
особо ценных персональных компьютеров. Это все хорошо отпахавшие на «мирный
атом» и промышленную рекламу машины, переданные в школу чернобыльским детям. На
них записаны психотренинги и интеллектуализированные игрушки со сложными
английскими диалогами и ремарками... Наличие к ним двух принтеров позволяет
Дервишу держать маленькую поэтическую типографию, где регулярно набираются под
издания книги киевских поэтов и чудиков из тех, когда каждым из них пройден
определенный духовный Рубикон, после которого наступает время говорить и
высказываться… Практически каждый из тех, кто обратился однажды к Дервишу
обязательно имел что сказать, но это "сказать" именно Дервишу
приходилось причесывать и брикетировать… Но теперь ни Командор, ни юнго-Денька
работать ему не давали. Дервишу вдруг стало по настоящему темно и грязно из-за
возникшего салата рожиц, привороженных сочной околесицей юнго-Деньки, а тот в
трэмерном отходняке все изливал и изливал свои ночные деяния на розовые ушки
чутких к подобного рода новостям "чайствующим" у самовара, сачкующим
физру десятиклассницам… Вдруг внезапно маленький бл@донок взвывает:
– Дервиш, очень хочется жрать!
Нет, вы только подумайте, на
уроки ему, гениальному компьютерному вундеркинду, весь день идти не хотелось, а
тут, как чай – так и с сахаром! Дервиш по-отцовски заботливо тут же сует ему в
зубы непроглотный бутерброд с жирным польским паштетом, надеясь за время
пацанячего перекусончика сам он хоть чуточку сосредоточиться… В это время в
металлическую дверь подсобки, закрытого снаружи компьютерного класса раздается
осторожный стук. Дервиш предупредительно открывает. Прежде всего, он учитель, и
сидящая у него на голове банда сачкующих девчонок моментально должна быть
предъявлена. Входят завуч-«шаманка» и крупная светловолосая женщина с черной
лентой на лбу.
– Мордехай Иванович, – обращается
«шаманка», не взирая на публику старшеклассников, – у Галины Викторовны к вам
разговор. Она дочь нашего покойного сторожа Виктора Петровича. Там в классе у
вас никого нет?
– Нет.
– Пройдемте, а вы, барышни, хоть
и имеете освобождения, обязаны присутствовать в спортивном зале.
– Мы без форм, – отвечает за всех
юнго-Денька.
– Каждый умирает в одиночку, –
парирует Джуди. Но это уже "словарная идиома" Дервиша, и это ему не
нравится.
– Этих красавиц в следующий раз
отправляйте ко мне, а сейчас, пусть уж сидят, а мы с вами поговорим… - Стушевавшиеся
девчонки утыкаются носами в экраны бликующих линейным градостроительством
мониторов. У кого-то их девчат в это время выгорает целый квартал, и она всех
более досадует. Ну, конечно же, это Джуди, – прикусил бы кто в эту минуту ей
язычок!.. В классе перед Дервишем две женщины. У одной в руках маленькая общая
тетрадка.
– При жизни отец делал небольшие
заметки. Он просил, если что случиться, передать их вам… И вот случилось, его
больше нет. Мы пролистали с мамой – там скорее какая-то духовная проза. Да вот
еще на каждой странице нарисован четырехлистник "счастливого"
клевера. В 1986 году, сразу после аварии на ЧАЭС он нашел четырехлистник
клевера размером с ладонь. Видно он поэтому и назвал свои заметки
"Клеверный сон". Он верил, что вы напишите книгу о ликвидаторах, и
очень просил, чтобы вы вставили в нее что-нибудь из этой тетрадки. Это его
подарок вам… Навсегда.
В автобусе прострация –
Душевная кастрация.
Вокруг – элита нации -
Абсорбции локация.
Они крепки, как колоссы,
У них – что трубы в голосе
Они живут простужено
От завтрака до ужина.
Они и едут значимо –
У них за все заплачено!
Истоки первородные –
Они и есть народные!
От взлетов к деградациям
Живет элита нации...
В автобусе прострация –
Идет эвакуация.
Дервиш ошеломлен. Он не знает,
что и сказать. Он не привык говорить по поводу внезапно прерванной жизни. Он
никогда не чувствовал школьного "дневального" Виктора своим близким
приятелем, но каждое утро снимая компьютерный класс с охраны, разговаривал и с
ним по пять-десять минут. Все эти минуты за несколько лет можно было
спрессовать в два-три часа, но видно это были особые часы для покойного
сталкера. И теперь Дервиш становился невольным душеприказчиком… Мир праху… и
будто бы не случайно звучит какой-то надрывный, словно последний звонок…
Кто раньше состарится?
Девочки курят,
Мальчики думают о своем,
Когда умирают мальчики
С одного парадного,
С одной улицы,
День за днем...
Кто раньше состарится?
Девочки плачут,
Мальчики курят и хмурятся,
Когда умирают девочки
С одного двора,
С одной улицы,
День за днем...
Кто раньше состарится,
Если случай представится?
Если взять и зажмуриться:
Один дом,
один двор,
одна улица...
В это время в подсобке проходит
самостоятельно-бурная пересменка… Входят взрослые выпускники за отмазкой от
информатики – кому в военкомат, кому в Охмадет – все они облучены и
подконтрольны на высших лечебных инстанциях, но от того не прекращают
взрослеть, – которых никто и не звал.
Юнго-Денька тут же строго наводит порядок, выдворяя за дверь тех, кому не
хватило даже второго места у каждой пары из пяти «клав», и дисплеев. К тому же
один комплект самочинно и амбициозно узурпировала Джуди, не обращавшая внимание
на лепет тех, кто надеялся и на это местечко… Взрослые выходят. Теперь пора
разобраться с пацанвой. Со звонком на очередной урок остаются двое.
– Вон! – дико орет Дервиш
внезапно вновь объявившимся пацанкам. Но они, беззлобно пятясь, успевают
прогрузить Дервиша увещанием:
– А ты не кричи, Микки! Ты главное
не кричи на нас, Дервиш…
Вскоре Дервиш отходит, прячет
переданный кондуит, после чего уже спокойно объясняет самым стойким, после
всего этого в подсобке оставшихся, что только поступки людей в жизни – по сути,
а траханье и жратва – суть физиология: по темпераменту… А по сему обо всем этом привычнее говорить
друг другу на ушко, чтобы не выглядеть в юродивых пингвинистых идиотах!.. Компьютерные
посиделки школьных тунеядцев в очередной раз прерваны: они как-то совсем не
бурно осознают, что бравадный треп юнго-Деньки прекращен здесь навсегда, а
посему вяло ретируются, по одному, по двое… Дервиш успокоен – пресечен детский
путч бездуховности и сплин обвального местечкового бл@дства. На том и аминь!
У трапа в небо, у ворот страны блошиное на
кошках поголовье.
Голодные, ершистые коты урчат не по-хорошему: «Бредовье!»
Снуют в пылу челночном тут и там, шныряют за шлагбаумом границы.
Таможенный окрысенный: «Фиг – вам!» Един для бело-желто-чернолицых...
Но не для кошек... Им-то что за
прок скрывать за паспортами суть земную?
Им мяса бы, им сыра бы на срок пока живут, а стало быть, волнуют
Самих себя, а больше для чего и для кого им жить на белом свете?
Земная ось разломлена легко шлагбаумом таможни на рассвете...
Дома Дервиш готовит ответ на
второй тур еврейской викторины от Всемирного Еврейского Агентства. Уезжать!
Самому Дервишу ехать некуда – нищие убирайтесь на Марс! – но вот анкетка его
занимает. Он заглядывает в немногочисленные имеющиеся в квартире источники,
ведь большую часть своей библиотечной евреистики он подарил старшей дочери,
которая не на шутку собралась прямо в Эрец. Сам же он для себя уже определился,
что никуда он из родненького Иегупца не денется, и что скорее важно
почувствовать себя частицей мирового еврейства – пусть даже со всеми его тысячелетними
заблуждениями и негараздами. Шалом, соплеменички! Наше вам с кисточкой!.. Дервиш
молится, ибо в его несуразном мире пришел час Первой Молитвы:
Бог людей явлен среди людей в их
поступках и в их повседневности. Ибо Он повсеместен. Бог же трансидентен и не
явлен всуе. Он в эманациях проявлен и связывает всех нас в единую вселенскую
грибницу сансары. Аминь!
Мы проживаем на Земле истины и сами являемся их носителями только в отведенные
нам Времена! Ибо в давние и грядущие времена мы не соразмерны старым и грядущим
Истинам. Мы не несем их в себе, они не отображаются в наших глазах и душах.
Аминь!
Мы не шли через Синайскую пустыню и не ели Божественных опресноков, но мы
преодолевали безводные пустоши наших Душ – бездуховных и сирых. И от этого нам,
как и в те времена 12 коленам Моисея было безмерно тяжко. Аминь!
Нас ввергло Время в прожиточные времена, в которых мы способны терять свой
возраст и зубы… Мы тщедушны в своих деяниях и иллюзорны в своих поступках. Нас
захлёстывают низкие нравы и низменные деяния. И порою кажется, что мы сиречь
тщета земная пред ликом Господа! Аминь!
Мы несем на себе горечь времён и сиюминутные горечи и не находим успокоение в
душе своей… Нас терзают тени прошлого и страхи будущего… И нас разрывают на
части страсти повседневных сует и мы безмерно горбатимся над тщетой в нашей
повседневной юдоли… Аминь!
- О, времена, о нравы! – то и дело восклицаем мы, порою ужасаясь нашим
собственным неблагодеяниям и поступкам… И рыдаем над прожитым днем, и закрываем
глаза в надежде прожить новый день нравственнее, светлее и краше… Но приходит
день и обреченно стараемся просто не возражать времени, которое создали и
уронили перед лицом Господа сами. Аминь!
Испепеляя собственные души, мы повсеместно строим Второхрамье наших ущербных
душ, не обретая в них ни покоя, ни места… Терзаясь сами, мы терзаем наших
близких и не прощает дальних даже в самой малой надежде быть прощенными миром.
Аминь!
Ранимые и терзаемые собой мы отображаемся в израненных душах окрестного
человечества. Сегодня пришли времена, в которые нам приоткрылась дорога в храм,
в который стекаются те, кто жаждет исцеления. И да обрящет его всякий, ибо мир
достоин себя в продлении времён на длани Господа человечества! Аминь и присно
аминь!..
Теперь можно перейти к конкретно
русским пельменям и заехать смачно в Порт Тюшу, и да будет возблагодарен за это
Всевышний – "хлеб наш насущный даждь нам"… При задержках учительской
мизерной зарплаты, полагаться приходится на компьютерные приработки, из которых
директору четвертак зеленых на цыглах неси, ремонтникам десятку зеленых за
профилактику дай, пятерку зеленых отложи на 486-й, да десятку сдай в школьную
кассу… А класс дает в сутки 4-6 баксов. Так что полдоллара оторванные на
пропитание, должны кормить его два-три дня до зря-платы… Хрень какая-то, да и
только. Из школы надо срочно бежать или хотя бы прочно ретироваться. Но чем
тогда заполнить страшный вакуум душевный, который тут же возникнет и поглотит
его, Дервиша, и засосет в неведомый мрак. Избегают подобного только сильнейшие.
А вот Дервиш пока и не пытал свою силу… Он только день за днем кропал
поэтические строчки и в этом задерганном месяце, но делал это, словно таясь от
самого же себя. Нет, определенно надо было что-то менять… Тут же Дервиш сел и
записал в свой дневник:
«Хочешь создать вселенную –
напиши строчку»… Чуть погодя прибавил: «Хочешь создать вселенную строчек –
напиши книгу»… Вероятно, Дервиш просто дозрел до книги, которую только
оставалось перенести из жизни на белую пока что бумагу. Правда, для этого бы
потребовались какие-то новые предустановки души. Но подобные предустановки в
себе Дервиш научился делать давно. Да и в истории всемирной литературы они как
бы не новы…
"Вставайте, граф, вас ждут
великие дела", – много лет повторял своему советскому барину Алексею
Толстому его преданнейший слуга. Увы, слугою себе, Дервишу предстояло быть
самому… Вот и сегодня в школе, сразу после второго урока с Гошкой Кочеревым шла
бесконечная тихая канитель о той новой машине, которая, наконец, смогла бы
привести в его мир Винду. Однако школа стараниями самого Дервиша и его
подработок расплачивалась с алчненьким щербаторотым поставщиком крайне
медленно, а Дервишу уже нужен был корпус, а там и мультиплатная материнки и
невероятно дорогущий видеоадаптер… Пока же этот маленький гоблин сумел вытащить
из него сто пять баксов, не дав практически ни-че-го: ведь что такое отдельные
узлы, когда они лежат мертвым грузом. Чуть позже этому процессу придумают
стильное словечко – «апгрейд», но случится в жизни самого Дервиша всё это ой
как не скоро… Так что не густо, хотя и надежда умирает последней…
Моя машина думает себя, всё
потому, что срок её назначен –
она давно тестирует меня, сверяя код без права передачи
на параллаксе линии судьбы – в иных краях, в ином предназначенье…
Ну, взять, к примеру, так себе, –
коты блюдут себя в ином мироученье:
Они блажат каких-то пять минут, котячась совершенно не по-русски,
затем, жируя, царственно живут на «вискасе» и «кети-кет» вприкуску…
Но только стриж залётный за
окном, как тут же распрямляют когти вязко –
в прыжке удавка – неба окаём, и будь здоров, приятель, – ты не в сказке!
Амбиции должны быть подтверждены
делом, ибо, как говаривал Оскар Уайльд: «Амбитность – последнее пристанище
неудачи…». После школы Дервиш бредет по Троещине где-нибудь перекусить перед
вечерним компьютерным шквалом, и встречает вчерашнего выпускника, единственного
сына своей еврейской мамуле Добкина Вову – вечного киевского аутсайдера,
который раскрывает приуставшему от Детства Дервишу душу: вечный работяга и экс-хоккеист, он даже
пытался служить независимой Украине, пока не обнаружилось, что он, в силу
Чернобыля, невероятно болен, и что его школьные тройки – это тоже
п(х)р-р-р-роклятое влияние (х)р-р-радиации… Местечковый приговор припятского
мальчишки-аида просто завораживает. Сей ятеле (козлёночек – идиш, ласкательное
прозвище еврейских отроков в украинских штетеле – местечках иегупецких: Подол,
Троещина, Сталинка, и не только) из далекого украинского местечка, будто
говорит, что попали в зону не только украинские Кацапетовки, но и еврейские
Карсиловки со всеми со всеми цадиками и синагогальными служками… Теперь же
Добкин столярничает, и им гордиться его седая еврейская мама… Они прощаются… Но
снова происходит новая встреча. Гречан Леночка, – недотёпа-девятиклассница, с
удивительно голубыми глазами небесного ангела, переселена в Киев из пораженных
Чернобылем Народычей… И этой крулечкой печется её дородная с
цыганисто-украинским лицом мать, редчайшее явление для современного столичного
мегаполиса.. Эта была еврейская женщина, подобравшая под себя сразу после Чернобыля
вдового украинца. Теперь в их совместном украинско-еврейском вертеп-кагале
живут, растут и копошатся семеро деток – все прекрасно обуты, одеты,
накормлены, но, увы, с интеллектом – не более чем Володи Добкина. И, слава
Б-гу, что хоть эти останутся Украине, хоть и безкомпьютерные, но цепкие, и
пусть уже страна в очередной раз не сделает из них изгоев, как это ей удалось
сделать с Дервишем и всем его поколением евреев и полукровок недавно еще
совковых…
Впрочем, Дервиш задумался, стоит
заметить, что действительно ощущать в себя в изгоях помогал ему услужливо его
собственный интеллект – цепко критический и непримиримый с реальностью. Сейчас
на Дервиша, идущего вдоль новоявленного рынка, неслись плакатики и плакетки с умилительненько сытыми цыцко-тетками, а сам он
хотел вечно и оттого отчаянно жрать.
Отдав свой жирный бутерброд юнго-Деньке, сам он остался ни с чем. Впрочем,
естественно, пил… Но то пролетарское госпойло, которое даже в пересчете на
стаканЫ стоит не более 20% от одного нормального обеда в районной советской
столовке… Будь проклято время государственных идиотов, спаивающих нищих во имя
зачистки Украины под Бог знать весть кого ещё там пришлого… Даже утренний сон
сегодня у него был о еде: Дервишу предлагали много пищи, а он все ел и ел,
нисколько не насыщаясь. Вспомнилось много вермишели, заправленной белым мясом –
скорее, некошерной свининой. Она была нарезана мелкими ломтиками и лежала на
самом дне пищевого бачка… Судя по присутствию во сне белой свинины, на него
самого наползали неотвратимые тихие неприятности. Вчера вечером при телефонном
разговоре с Болтливой Поэтессой он впервые услыхал характерные щелчки
записывающей аппаратуры. Он стал интересен властям – его принялись писать на
прослушку… Дервиш не только слышал эту прослушку, она просто язвительно стала
давить ему на ухо, как бы внезапно тихо начиная сипеть и посасывать при
разговоре в тех случаях, когда речь шла о России. В иное время молчала. В
собственном мире самому Дервишу разрешалось даже сойти сума, а вот участвовать
в создании Международной Ассоциации Русскоязычных Литераторов – МАРЛ – раз и
навсегда воспрещалось…
Водораздел стран шел по
капиталистическим принципам, и ни какие духовные процессы воспрепятствовать
этому не имели ни малейшего права. На этом фоне неосознававший сего Дервиш
почему-то фонил, посему начал фонить и допрежде ласковый телефон, дробя на
части сексотнесущим сигналом его не во всякий день трезвый гипоталамус. А при
разговоре с Владимиром Ковальчуком, который подался в учредители Славянской
партии, трубка засипела вовсю! Как видно, "им" поставили шосткинскую
магнитную плёнку, хорошо известную своими дефектами, аффекты от которых молодая
СНБУ хлебала во всю… Самому дерВишу было
начхать на все плёнки доморощенных "деф-фективов". Ведь, что толку
было молчать, когда Киев по-прежнему оставался заложником Чернобыля, не получая
ни гробовых, ни чаевых, ни даже церковных, – хотя бы и на паперти человеческой
совести. Новый независимый мир был крайне бессовестный, и на таких, как Дервиш,
ему было просто начхать!.. Поддерживала Дервиша разве что простая святость
неустанной материнской Веры в его сыновне предназначение. Вот и сегодня матери
снился сон, что на носу у Дервиша в скором будущем совершенно новая книга… О
чем бы ей быть? О сопливистой протяженности нынешнего проклятого всеми фибрами
душевными мая и иже с ним блудолысыми месячишками года... Возможно, что и
ошибись в том Дервиш, но не намного же, поскольку право же всё шло в мире некой
тягомотиной для касты неприкасаемых, в которую его вбивали навечно... Пока же
над ним начинал довлеть слабо утешительный принцип:
Уничтожай немедленно то, что
имеет способность накапливаться в одну большую невообразимую кучу!
С этим и сам Дервиш проваливается
уже в свой собственный сон: снится ему полонянка, плененная с особенной
страшной участью – она с заклеенным наглухо ртом была помещена в целлофановый
мешок с принудительно подкачанным кислородом. Правда, обалдевать ей от такой
кислородной пенки особенно было некогда… Ба, да у Дервиша самого была стойкая,
многолетняя, если верить снам, гипоксия... Пока же во сне Дервиш отдает тело
плененной столь страшным образом водителю маршрутного такси для вывоза
обреченной на свалку!
– Вывезу завтра, а сегодня еще
поимею. Для нее сутки ничего не решат, а для тебя сутки – это время отрыва. Так
что чеши, дядя, ноги! Это точняк, что от преследователей ты оторвешься, а о
деталях не беспокойся! Впрочем, и лялька твоя из ластика китайских кидал, и
сама спустится до утра до размера детской резиновой перчатки. Так что и
вывозить будет нечего… - Теперь же оба вместе с водилой преспокойно
рассматривают давнишние анкеты в никуда, написанные Дервишем в реале более
сотни раз, и вместе обнаруживают, что даже анкеты уже не принадлежат Дервишу,
хоть и написаны его жутким корявым почерком, и принадлежат совершенно чужому
неведомому человеку…. Удрученный подобным открытием Дервиш вяло идет домой.
Ведь он уже сам желал сдать себя в Интерпол, а получилось, что смачно замел
следы своей собственной несостоятельности. У квартиры его поджидает материнская
патронажка Тамара. Она тут же открывает перед ним дверь. Все комнаты дома тут
же на глазах заполняются объемными секциями-сотами с гречневой крупой и
сложенной в аккуратные гурты сетками молодой картошки.
Дервиш подозревает, что
где-то в картофельных гуртах давно уже разлагается чей-то уставший от жизни
труп... А тем временем, сон
продолжался… В некой троещинской школе, в перегороженном пополам актовом зале
Дервиш проводил съезд подпольного Союза писателей, на котором шел милый треп
его троещинской пассии, довлеющий над всем происходящим:
– Дервиш, одень трусы, а то нас
всех заметут: мы ведь здесь не нудисты и сексом не занимаемся!
- Ах, как все-таки жалко! –
мечтательно вздыхает Николаша Румянцев.
- Да о чем тут говорим?!. –
вмешивается Боба Финкельштейн. – Групповуха, батеньки, это я вам скажу -
первейшее дело: и спортивно, и элитарно, и до того пристойно, что весь вопрос
упирается в объем сливного бачка, а, впрочем, можно и бочком-с...
Но тут является некто из СНБ_У и
в нем все узнают свое собственное отражение, но только с овечьим гузлом на
голове! Что не говори, но всяк выглядит не как волк, а самый обыкновенный
козел. Мать его Козла, пантифик, в салат! Экая благость сонного идиота?!. И
кому же после такого-то сна сейчас предьявиться?.. Или разве что есть
где-нибудь рядышком женщинка на предьявление?.. Ан, нетушки, голый Вася. И этот
Вася, в отличие от расторопного Дервиша, своих трусов не оденет! Фигу с две!!
Вот так и ведет каждый свой
собственный монолог с жизнью, даже во сне!.. Человек - мал, мир – велик... В
этом мире чего только лишь не приснится. Главное, от неожиданности нисколько не
оробеть и постараться пооперативней одеть трусы на собственную промежность, а
не на голову... И вновь сон без кальсон… В мире, где вдоль рваного рва прямо на
Дервиша, спрятавшегося в этом зловонном рву, несется бордюрная самокатная
танкетка, в поиске террористов. Главный террорист – Дервиш.
Это и подложена
миниатюрная бомба в суповую кастрюлю на бесславный и последний обед для господ
вражеских офицеров... Теперь, в самую последнюю минуту Дервишу удается
вырваться со рва прямо в помещение кафедрального собора, где вовсю распевает
хор по-ангельски голосистых мальчиков, за ангельскую жизнь которых даже
захватчики несут высшую для землян ответственность. Вот почему и Дервиш –
теперь один из хористов. А это значит только то, что пока все вместе – палачи и
жертвы будут здесь распевать и внимать неукротимому ангельскому пению, в
кипящей суповой кастрюле взрыва не будет, но и господа оккупанты так и не
дождутся обеда: их животный голод растянется на тысячу лет, до тех пор, пока
Дервиш не научится здесь петь. А он сегодня избрал для себя не характерную для
себя роль вечного ученика, в пику рафинированным умникам, умничкам и
умалишенным….
Где-то рядом в очередном
нездешнем мире происходит смерть Королевы женских сердец. Смерть леди Ди –
принцессы разбитых женских сердец Дианы потрясла законодателей всех
цивилизованных стран мира и привела к переосмыслению в том, насколько полно и
бесконечно глобально можно отображать личную жизнь известных мира сего… И вот
тело принцессы захоронили в деревушке Великобритании, которая теперь стала
Меккой для тех, кто благодарен ей за прекращение преследования тех, кто сумел
выйти на неординарные роли в жизни. Однако, столь же неутомимы в жажде отмщения
многочисленные недоброжелатели из бульварных газет, потерявшие свои заработки
по всему миру. Теперь они на совместные "черные кассы" покупают
профессиональных взрывателей и потрошителей могил, чтобы уничтожить могилу
Дианы, и тем самым отомстить ей, мертвой, за бесконечно бедственное положение
живых… Один из таких потрошителей могил – Дервиш. Дело, в общем, привычное...
Он уже однажды похитил из могилы труп легендарного Чаплина в Швейцарии, но это
было давно, и с тех пор охрана захоронений знаменитостей в руках профессионалов,
вчерашних спортсменов с мировыми именами... Могилу Дианы охраняет Шумахер, но
как то и положено, на отреставрированном «мерсе», на котором так печально в
центре Парижа у тринадцатой опоры подземного мостопровода погибла и принцесса,
и ее визави, и ее французский разовый водитель Анри Поль, чье место за рулем на
небо выбрало само Провидение… Уэльская принцесса Диана из древнего рода
Спенсеров. Кажется, и Чарли Чаплин был Спенсер, но по иному поводу... Вроде как
потомок “английских крепостных”, обслуживавших род этих именитых на весь мир
Спенсеров, хотя сама тихо помешанная мать Чаплина и была еврейкой, а, значит,
крепостной быть не могла. Но, тем не менее, во сне что-то переплелось и
сдвинулось, и у меня вдруг оказалась одна из последних моделей
"Пежо", прошедшая испытания на авторалли Париж-Даккар. Первая попытки
по-хулигански ворваться на охраняемый мемориал чуть не заканчивается для
Дервиша катастрофой. Он не справляется с управлением, и только добрая воля и
спортивный азарт Шумахера на печально знаменитом «мерсе» сохраняет Дервишу
жизнь… Шумахер едва не на лету дает ему полезные советы, но уже на языке
мертвых, одинаково понятном всем жителям планеты Земля. Аварийные кульбиты
прерываются далеко за полночь, и вот теперь Дервиш пьёт в одном баре с
Шумахером, где признается ему в своей к нему спортивной любви. Тот только
улыбается и помахивает у Дервиша перед его глупым пьяным черепом кольтом. Это
должно Дервиша убедить... Напоследок он дает добрый совет:
– Послушай, парень! Я не знаю
твоего недоброго прошлого, но лучше делай как я. И тогда Фортуна и научный
прогресс будут на твоей стороне.
Но, увы, на утро Фортуна и
Прогресс оказываются на стороне разбойников-могилопотрошителей фамильного
склепа леди Ди... Ибо за то время, что Дервиш пил с Шумахером в баре мертвых, они,
еще ой как живые, сумели заменить легендарный мерс на его камуфляж... Крутой
Шумахер на сей раз – да впросак!.. Но взрыв на могиле еще не произошел, как
Дервиш предложил Шумахеру свой "Пежо"… Вчерашняя виртуозность убедила
Микки быть по гроб на его стороне. Тем более что если Шумахер не успеет, то в
гроб окрошка из того, что было недавно им взлетит в поднебесье раньше, чем он
успевает о том горько всплакнуть. Как ни как, Шумахер – спаситель Дервиша и
кумир! Вот почему Дервиш подлетает на своей тачке в тюнинге под «мерс», и
Шумахер взлетает вместе с ним над целой вселенной!.. Однако, и это не помогает.
На месте могилы принцессы аккуратнейшее разрытие. Могилу выморозили фреоном и
вырубили подчистую, как из гранита! Теперь ее станут возить по миру и показывать
желающим остолопистым лохам за баснословные деньги!.. Шумахеру только и
остается после этого проклинать свое новое ремесло и старые проблемы всего
подлунного мира, а с ними и свою безработную родину, где он так и не нашел себе
работу и эмигрировал в Англию, куда черт в конечном счете занес и духовно
безработного Дервиша... Все прочее теперь уже не существенно ни для Микки, ни
для облапошенного Шумахера...
– Цум поцен дайнен! – как вяло
ругается про себя при этом уже не Шумах ер, а киевский алкач и умник Румянцев
Коленька перед сном... на полу в комнатке Дервиша, куда его занесло после
ночной верстки какого-то офигенного литжурнальца.
– Цум поцен дайнунг! Спокойной
ночи страна алкашей и духовных опущенцев… Спать всем отбой… Или окончательный
духовный отстрел?!
Проступает обыденность странного
свойства –
митинговость впивается в ритмы дождя
переулками неба бредет беспокойство
позументах мелодий грядущего дня.
Пересортица весей жует бутерброды
и живет на Кресте без обложки и схим,
потому что платить по счетам идиотам
не придумано нынче: Отечество – дым!..
Мы с Ириной в подземке – снуют
покемоны,
вдруг, ба!, – Кручик с женой, не подавши руки.
Ну, и ну… А поэт ведь, духовные гоны
отошли навсегда… Жмут души сапоги.
Это было вначале, а после –
растленье:
над подобным трюизмом оранжевый флаг –
разбрелось по квартирам мое поколенье
и загрузло в себе в непробуд-сапогах.
Пересортица душ, пересортица
знаков –
на душе кривокрюк – черных дней волкодав.
Мне приятен Майдан – вышел я и заплакал:
– проср@ли своё, ну, а он – угадал!
Не придуманный сленг украинских
сторечий,
– не един, но могуч украинский язык, –
пробуждается зов от надежд человечьих…
Эй, поэт, да куда ты? Останься, мужик!
Ты послушай, они говорят на
"паленке"
перезревшего зла перешедшего в боль.
Не корми ты метафор их прошлой сгущенной,
а круши и твори "новояз", марамой!
Да куда вы, ребята, поэты,
стилисты,
да куда ты умчалась от правды, попса –
псенародные тоже, в мать вашу, артисты…
Если вызрела площадь – молчать ей нельзя.
Сколько прибыло их? Говорят – к
миллиону
батальоны бесправных, но гордых борцов…
Я не вижу творцов долгожданных колонны, –
разобщились они на детей и отцов.
Зуд мобильных кручин – телефонные
тесты:
над страною молва, а в дебильниках – срыв.
И опять, в вашу мать, это ж братцы не честно,
что шикует над нами конкретный дебил.
Проволочки тусовок в политике в
моде –
все гундят при народе о мерах на За…
Впрочем, Завтра уже наступило, блин,
вроде, так к чему же давить на упор тормоза?
Расскажу, как всё будет – я видел
–
в исходе, поезда и автобусы вдруг подадут,
и Чернобыль идей, не расхлябанных вроде,
по просторной стране все с собой развезут.
И останутся дворники – мыть
камнепады,
и останутся пекари – печь пирожки,
и останутся лекари, бл@ди и пабы,
депутатов-козлов воровские дружки…
Разве стоит о том, пока время
Пречистой
над столицей – оранж и молитва икон,
в каждой новой душе много краски лучистой,
и подобная блажь не проходит на кон…
Я не знаю – молиться, напиться
ли, плакать,
знаю точно, что снова приду на майдан,
И на чванство поэтов мне "русских" накакать –
я ведь тоже поэт, значит, мир не пропал!
И родные семитские теплые лица я
увижу
вполне с разнохлопцами дня.
Тяпнем мы самограй, как в народе годиться,
и ужремся за Родину – ревности для!
Ну, а кто не поэт, а из слов
балалайка –
ты сюда не ходи, хоть метафор знаток…
Украинский народ – не ходок-попрошайка –
Он за правдой пришел, понимаешь, браток!
Говори ты с ним нынче ну хоть
по-зулусски!
Он за правду привержен –общения для:
украинским, на идиш, иврите, на русском,
на английском, на польском, немецком, французском,
и поверь мне, – общаться народу пора!
Завтра всем раздадут проездные
талоны, –
и разъедется нация строить и петь,
но в резерве оставит колонн батальоны
и оркестров луженных площадную медь…
А попса… Что попса? Разыграется
снова…
и проктологи им не помогут, друзья.
Впрочем, это известно, не мудро, не ново…
Будут бабки сшибать – им иначе нельзя.
А поэты уснут – им оранжевый цвет
это оттиск мечты в горе попранных лет.
Не будите поэтов и вы до поры…
Доброй ночи, страна. Нищих духом храни…
Дай им сытость, а нам, дай покой
без сует.
Ненавидишь ты нас! Говорю, как поэт.
Годами нас приучали к унификации:
в детском саду мы по команде садились на горшок, в школе все скопом надевали
красные галстуки и чувство гордости при этом должны были испытывать
автоматически. Попробуй-ка, скажи, что гордости нет,– и готово клеймо:
"Белая ворона"! Мы вырастали, и если наша жизнь не складывалась по
шаблону – служба "от и до", семья и дети, пристойное хобби – от
вязания до пивной бочки по вечерам, – на нас все показывали пальцами, жалели
или глядели свысока. Мы начинали чувствовать себя отверженными,
"прокаженными". И вот мы заново учимся жить без комплексов. Учимся
принимать необычность за норму и естественно воспринимать все
"пунктики" друг друга. Так или иначе, мы готовы способствовать
раскрепощению людей, которых сегодня все еще по инерции зовут "белыми
воронами". судьбы принято считать Выбившимися из шаблона были и
суррогатная мать из Сибири Инга, и киевский поэт Дервиш, клепавший пачками
объявления во всяческие киевские газеты:
Поэт достигнет истины тогда,
когда к нему прибудут спонсорА…
Потрібні добрі люди і технічні засоби для запису моїх поетичних концертів…
Господа, живой классик нуждается в спонсорах.
Господа поэты, в заочном клубе поэтов по переписке вступительный взнос
составляет 25 купоно-рублей!
Поэты познаются по стихам, а государства - по земным грехам…
Незважаючи на матеріальні труднощі і старенький диктофон, поет Дервиш записує
16-й аудіопоетичний концерт…
Заочный клуб поэтов по переписке продолжает прием произведений в сентябрьский
выпуск поэтического ЛИТ-ХИТа за 1992 год!
ЛИТ-ХИТ не в киосках, а в душах. В нем – потребность тех, кто привык
воспарять...
Утро в раскосых лекалах, движимый
свет в зеркалах.
Выжимки тел в пеньюарах сколотый в трещинах страх,
И огрубевшие пальцы трогают Душу мою.
Там, где вчерашние пяльцы, вывить пытались Судьбу.
Что же до просто поэтов - их, как
обычно не счесть.
Высосут прошлое лето, будут - ужимки и лесть.
Будет стремление к Чуду, строк кружевных волока.
Тут-то и жди отовсюду утренний плес озерка.
В том озерке, всем на милость,
всякий отыщет свое.
Да вот нырять не судилось, гладь превратилась в стекло...
А это время в редакции ЛИТ-ХИТа
кипела работа... Здесь Дервиш готовил к публикации письма суррогатной матери из
Сибири. Но прежде ввернув особую преамбулу от женского одиночества… Перепиши
это письмо три paза. Отдай его подругам или разошли по почте. После чего возьми
стакан воды и выпей четыре глотка. Произнеси имя парня четыре раза, и через два
дня он предложит тебе дружбу или ты получишь от него записку либо письмо…
Рожать детей охота? Рожать детей
награда?
За счастье - неохота, за деньги - буду рада.
Здравствуй, Дервиш. Среди
множества писем, Ваше единственное без просьбы. Вы должно быть все-таки
удивительный человек, – Вы пишите стихи. Насколько я их поняла, Вы чувственная,
сильная личность, должно быть Вам и не надо было жениться вообще. Ведь семья не
для каждого человека. Дорогой Дервиш, я вовсе не кукушка. Я воспитываю сына,
достаточно взрослый человек. На такое неординарное решение – стать суррогатной
матерью – меня толкнули обстоятельства. Это честный труд, за который я хочу
получить вознаграждение, чтобы как-то выбраться из своих трудностей. Я потеряла
родителей в двенадцать лет, давно живу одна, была замужем, закончила
университет….
Инга доверительно пишет, Дервиш
читает… Видимо, жить приходится Инге несладко, впрочем, как и у Дервиша, у нее
тоже есть свои напряги.
Спасибо за стихи. Вы упоенная
восприимчивая натура. У меня, наконец, вызрело решение, так как я, кажется,
решила, кому буду помогать. А полное безденежье, так как зарплату не вижу по
два-три месяца, что делать, давно ума не приложу. Здоровый ум подсказывает, что
так больше нельзя жить, надо что-то делать. У нас в городе нет настроения
ожидать радостных перемен: ждем весну, а с ней и голод. Никогда не думала, что
придется есть один раз в день, а теперь никуда от такого блокадного рациона уже
никуда явно не деться. Жалко детей, а вокруг взрослые красивые дяди в модных
костюмах, что-то лепечут по телевидению. Извини, Дервиш, за такое письмо – не
знаю как жить, что делать.. Врать не могу, а правда всегда горькая. Жизнь не
совсем бывает прекрасной, а иногда она просто бывает жестокой. Тебе плохо, ты,
наверное, очень восприимчивый. Ты так хочешь жениться? А разве плохо, когда в
тебе видят просто любовника? Сначала так, потом прибывает что-то еще, потом
еще, а затем возможен союз!..
Представьте, женщины летают...
Они восторженно парят.
Язык вновь птичий обретают и ярких перьев Маскарад!
Представьте, преданные в доску вдруг удаляются от вас
и упорхают в мир неброский, куда не едет тарантас. .
И, разве только на балконе
увидишь их в паренье стай.
На хлеб ловите их в ладони - молите: "Вновь не улетай!"
Поверит, правда, не любая... Но той, что так решится вдруг
Железный обруч из сарая тащите кованный, супруг. .
Оно верней, когда цепями вы
приковать смогли её.
А то, что женушка с крылами, то что поделать... Е-моё!..
Сама я только и была бы
любовницей. Это так прекрасно! Я не могу, наверное, думать иначе, так как уже
пятнадцать лет я периодически чья-то любовница. Сколько минут счастья я
подарила тем, кто пережил рядом со мной самые трудные сиюминутности жизни. А
сколько часов счастья подарили мне мои мужчины. Это было все искренне, из-за
этого стоит жить. По крайней мере, я никогда никого не обманывала, а в любви
страстна и верна. Может быть, это не очень-то характеризует меня положительно,
но я не вижу смысла в семейной жизни. Да, мне трудно, но я свободна. А жить с кем-то
я смогла бы только в большой любви, в полном единении души и тела, да, в
добавок, чтобы сына моего любили - а это не возможно. Я хочу быть любовницей.
Считаю свой поступок стать суррогатной матерью: гуманным, так как родители
ребёнка будут знать о моем здоровье, генах и т. д. Так что видите, это просто
работа, хотя и необычная, А сила воли хватит. Жизнь меня так испытала, мне
можно памятник пои жизни поставить, за эти испытания.
Бороться я с собственной тенью -
беспощаднее нет борьбы.
Иду навстречу виденью – рожденью новой судьбы!
Ты, наверное, многое
придумываешь, когда встречаешься с женщиной. Извини, что пишу редко, но
проблемы отнимают душевные силы. Так хочется любить и гореть – это больно, но
так прекрасно!
«Не повторяй - душа твоя богата -
то, что было сказано когда-то,
Но, может быть, поэзия сама - одна великолепная цитата.»
А. Ахматова
Всегда рада твоим письмам. Пиши.
С уважением, Инга.
Дервиш выбрался из 1992 года –
года «белых ворон» в май 1996-го…. Теперь он был венгерским пенсионером пятидесяти
лет от роду. Ему надлежало украинское пенсионное переоформление документов. Вот
тут-то он и узнал, что значит поставить проблему, чтобы она стояла себе и
никого не беспокоила по сути. Самое главное – нет переводных бланков для бюро
юридических переводов с венгерского, тогда как польские и турецкие бланки
переводы – вот вам, пожалуйста... Но именно потому, что необходимы
украино-венгерские бланки, то вечная непроходимость совести и бланков завсегда
к вашим услугам. Накостыляйте сами себя по шее в установленном украинскими
коррупционерами совершенно безумном порядке! Откуда выполз этот сон времени
последнего полустанка Дервиш знать не хотел…. Там от самого Дервиша остается
однажды только одно сине-фиолетовое воспарение на перекале Судьбы. Затем, когда
от самого его виртуального уже не остается и светового пространства, возникает
и следует продолжительный рекламный ролик.
В нем Дервиш принят в престижную фирму по продаже продуктов БейбиВей,
одновременно заменяющий картофельно-мясное и рыбо-рисовое жаркое. (И это за
десятилетие до нынешнего всеукраинского ресурса сетевой общественной журналистики
«ХайВей»!).
Сырец из слов, из Душ сырца уже
не высекает кремень...
В кому кровавом без конца над нами льется темень.
И мы заказано сидим в тени, как полуверы:
Мечты сжигаются в огне, а душ уют - галеры...
Галеты есть, и что скулить: знай,
жуй в раскисшей водке
вчерашних светлых дней финифть и подчиняйся плетке.
И если вьхлыстом тебя протянут через тело,
то к мазохистам дуй, скуля… А то – займись-ка делом...
Ритуал принятия-зачисления на
должность сопровождается торжественной трапезой-причащением. Но в хорошо
осветленном элипсоидно-фонарном офисном кабинете Дервиш почему-то не ест, а
только наблюдает за всеми вместе с рыже-конопатым двенадцатилетним толстячком –
внуком хозяина-ирландца, у которого, как и у деда рыжеватая кровь внутри его
голубых вен; как будто и вены, и кровь заранее промокнули по какому-то
особенному мутагенно-припятскому рецепту.
Между тем, вокруг них с внуком все дистрибьюторы с невероятно нервозным
чавканьем пожирают какое-то внешне неприглядное варево, очень слабо
напоминающее жаркое. Однако, все мелкие дилеры и даже наемный внештатный килер
едят это варево с огромным аппетитом и громким чавканьем!.. Дервиш давно
запретил себе есть во сне мясо, чтобы не вызывать, не провоцировать на уровне
подсознательного с себе раковые и роковые заболевания. Вот почему на этой
трапезе ему теперь делать нечего, и он запросто покидает офис с тем, чтобы тут
же оказаться на цветаевском рынке прямо перед продавцами с мясного ряда, перед
которыми он тут же на экспромте выступает с обвинительной речью своего больного
времени и себя…
Века вселенских пожаров сменяли
века планетарного холода, пока на горе Вселенной на Земле не вызрело
Человечество... Караваны духовных материков провело бездарное Человечество в
Гондвану забвения... Подлунный мир извечно делим на Творцов, Наблюдателей и...
Стяжателей. Прочие в этом мире - пристяжные... и Прихлебатели. Горький опыт
человеческого Проведения сладок страницами мировой литературы...
Крик каменных истуканов в
крематориях нашей эпохи ужасен. Но истуканов можно понять: Человечество
предлагает им кислородную пенку с радиоэольными добавками сквозь озонные
дыры...
- Всякой тваре по яме - возопили
неандертальцы!
- Быть по сему! - согласился Господь и сотворил Аризонскую впадину.
А жизнь шла своим чередом...
Человечество, оставленное Богом без средств к существованию, принялось за
разграбление земли обетованной... Сумасшедшие не прилагают особых усилий к
изменению действительности в какую бы то ни было сторону... Она и без того
способна лишать их ума!.. В то время как умалишённые уже парят, гении
Человечества всё ещё пытаются воспарить... Мир начинается с того, что каждый
что-нибудь не умеет... Поэтому редко кто не является учеником господа Бога,
хотя бы нерадивым... Тех, кого нельзя было бы развести в Пространстве,
предупредительный Бог тщательно развёл во Времени. Нынешние поэты всё смелее
кодируют духовное пространство Человечества ажурными Словами любви... Роли,
которые мы играем, придумываем не на час... Эти роли иногда играют нами всю
жизнь, хотя подчас в них нам и не уютно... Но только Богу угодно, чтобы мы
оставались в этих своих земных амплуа до новой реинкарнации... Рождество... В
Рождественскую ночь пастухи Вифлеемские стали царями духа. Последующие пастыри
не дошли до этой вершины... Тем и тщатся, ибо не ведают, что творят!
Парадокс
прошлых земных воплощений вымесил в нём поэта... Этот вымысел стал его вечно полуголодным
жизненным кредо. Жизнь с подоконника двенадцатого этажа показалась ему
неземной. Когда он оступился с карниза двенадцатого этажа, то оказалось, что он
не ошибся. Теперь Дервиш сам поражается тому, как его искрометно-зажигательные
спичи безработного экс-учителя на поплавке социального попечителя начинают
иметь успех у сытых мясников с вечным трауром под ногтями. У них только желание:
именно такими вот пальцами всем им хочется пощупать всего неплазмоидного
Дервиша на ощупь, поскольку он странно светится и ионизирует вокруг себя
молекулы радиоактивного столичного воздуха.
– Да он земной! – разочарованно
удивляются многие. – Пусть тогда дует отсюда, пока шею не накостыляли: ему на
Земле еще жрать и жрать невпопад и мослы, и хрящи, и субблевотину, а он еще
выкобенивается! Жри, чего подадут! И молчи себе в тряпочку... У него самого-то
только сорок шансов из ста стать рафинированным гурманом, а все остальные – к
тому, чтобы стать самым обыкновенным всеядным бомжем!.. – А как же! Да этот не
упустит свой шанс! У него о том на харе написано, – успокаивает возмущенных
лохов базарных базарный смотритель со Псевдомясного далеко неангельского ряда с
рожей недавнего земного рэкетира, пришитого где-то на разборах неправедных.
Дервиш пристально всматриваюсь в его псевдомясное преосвященство и узнаю в нем
своего нового шефа! Он же выписывает Дервишу пропуск на базар Запредела.
Значит, отныне и сюда Дервиш вхож, а не только в учебные и издательские
корпуса, куда допущены все земные курсанты. Сдан еще один экзамен на переход в Запредел...
Сколько же их еще?
– Пусть возьмет с собою хоть это!
– упрашивает шефа напоследок его конопатый сытый внучонок, и, с разрешения
старшего, протягивает мне Нечто. Дервиш не удерживает это Нечто в руках, и оно
превращается в воздушную телку, оседающую на него стойко защитной эмульсией. –
Бери! Это на годы! Долгие и долгие годы... Носи! Она еще и внукам твоим
достанется. По вашим земным меркам – почти вечная вещь!
Попытка осознать: достанется респектабельность и сексуальность, имеющая
ответность у противоположного пола, и не сулящая физиологических неприятностей
при огромном выборе и крайнем непостоянстве, увы, до седьмого колена,
Пра-Пра-Прашки Мои!..
Многоэпизодные сны приходят к
Дервишу часто. Но этот – особый. В нем совместились ценностные шкалы последних
дней, месяцев, лет, опробованные на конкретных реальных событиях, и поэтому сон
оказался цельно допустимым… Теперь он брёл с визитом вежливости к давно уже не
своим Дамочкам. Там его ожидала Татика. Он по ней соскучился? В этом Дервищ не
обманывал себя: срабатывает и возраст, и затянувшаяся болезнь собственной
матери, чей многомесячный паралич временами становится слабо переносимым. В
этом смысле, ребенок становится для Дервиша почти единственной разрядкой, от
которой он уже не желает отказываться. Но сегодня странная встреча: на кухне
вместе с Дамочкой он теперь смотрит странный телерепортаж: ее покойный родитель
– незабвенный папа Толя, почивший в Бозе более пяти лет назад, менторно и
печально сообщает:
- В Москве очередной путч. Во главе его четырехзвездные генералы создают
Кремлевскую хунту. Во главе этой хунты четырехзвездный мэр столицы
крепко-кепкий Лужков. Он произносит речь о немедленной бомбардировке всех
украинских военных объектов в Крыму и требует, чтобы ему безукоснительно
подчинялись все граждане на территорийке бывшего СССР.
Ах, быть бы и Дервишу как всем, но именно в это неспокойное время его словно
какой-то чертушка Шурале срывает в поездку по военному Крыму, где он попадаю в
городок, пристыкованный ко взлетно-посадочным полосам военного аэродрома
украинской стратегической авиации. Взлетка в полтора километра, толщина
покрытия 18 сантиметров. Боинги даже 707-мые не сядут. Им подавай два километра
при толщине в 44 см… Но только где их взять? Аэродром полно-комплектно
укомплектован украинскими «шатлам»и с коротким разбегом, которые парят над
независимым Крымом, как фанера над Парижем. Свежий ветер на лепестках теплых
бархатных роз. Удивительный ласковый вечер, негромкие разговоры, ванна в
лепестках роз, розовое махровое полотенце, огромное как мир! И светлый
волшебный сон...
Парит над миром канотье... Внизу
- рантье и эпигоны,
Внизу, в обычной суете, - набиты поутру вагоны...
А на перронах – кутерьма и кутюрье с мечтой в подмышках
найти бы ту, что б так стройна была б как Эйфелева вышка!
И чтоб по ней подняться ввысь
своей Мечты... И воспариться!..
Но вязь упругих ягодиц все время хочет приземлиться.
И привалиться на плечо, и завернуться в одеяло,
да так, чтоб было горячо... Усни, усни, мой добрый малый!
Пусть рядом мирно дышит та, чье
канотье парит с утра!..
Под ними Париж, Киев, Мекка,
Эдем... Мы на самом краю вселенской бездны… человеческих дней... Удивительный,
лазоревый сон, уносящий с собою прошлое Лето, способное разово и грозно развеситься на территорией всей
БэУ-империи социализма. Дервишу, как и всем, по приказу коменданта городка
выдают ведро с белой краской, которой он обязан рисовать на взлетно-посадочной
полосе контуры зданий... И точно: российские бомбовозы рассыпают свой груз за
перелеском, но именно там дома тех. кто выгнан на летную полосу. Это безумие! С
неба этих домов не видно! Погибнут женщины и дети – русских и украинских
пилотов. От этого выиграет только НАСА! И тогда он пишет белой краской
огромными буквами:
Господа идиоты, аэродром здесь
советский, а люди – божьи!
Теперь самое время всем нам уносить со
взлетно-посадочной полосы ноги... Они едва успевают... Украина сдает Крым без единого
выстрела. Дервиш – Герой России, погубившей Чечню... Но на хер ему такое
Геройство?.. Печальный экс-тесть о чем-то говорит с Дамочкой, она с ним
утвердительно соглашается и просит забрать ее с этой земли.
– Был бы, доця, гробовщик, все бы
как-то устроилось, а так тебе придется обождать. – Послушай, папа, а к нам уже
давно захаживает гробовщик – Максимович, он и дачу как-то уже подправил на
стыках, и полочек в доме навешал, он мне и гроб состружит, только лишь попрошу.
– Сама и проси, – обижается экс-тесть. – А меня с ним никто не знакомил...
Этот, что ли в заменителях моих на Земле?!. Меня с ним Мила не познакомила, да
и ты промолчала. А потому сама и проси, хоть мерку он давно твою смерил...
– Тогда и просить не надо, – твердолобо решает Дамочка. – Я ухожу с тобой:
Татике есть с кем остаться... – Пусть сама выбирает, жить ей с ефрейтором или с
веселой вдовой. Ни с кем не прогадает, но ефрейтор – ее отец. Вот разве что
гробовщик снимет мерку и с него заодно!.. - Идея покойного экс-тестя не радует, тем более
что Максимович уже давно ждет в зале, где он вместе с экс-тещенькой мамой Милой
пьёт распаренный самогон под народные песни Людмилы Зыкиной, которую достали с
правительственного дома престарелых петь победу России над Украиной... Между
тем Татика все ходит и ходит между всеми и слышит голоса каждого:
– Так я его, Мила, на обратном пути и обмеряю! – клятвенно заверяет экс-тещу
Максимович.
– До скорой встречи, доченька! –
прощается с Дамочкой покойный родитель. – Храни тебя Бог, Татика – прощаюсь и
Дервиш с малышкой.
С Теодора Драйзера до Марины Цветаевой он едет на тридцатом троллейбусе,
пробившись на переднюю площадку, и все время тревожно озираясь на заднюю, где
притаился, стремящийся снять с него мерку, крепко надравшийся
гробовщик-краснодеревщик Максимович. Он так тяжело дышит, что его пьяное
спертое дыхание через весь салон троллейбуса доносится и до самого Дервиша:
– Вытя, ну куда же ты так спешишь? Мне-то и надо, что только глазом тебя
окинуть, а то на глазок не тот гроб состружу, а потом, хоть самому в ту гробину
хлопайся, а мне неуместно: самому мне гроба еще никто не заказывал, а на тебя и
заказчик добрый сыскался – и на том, и на этом свете, так что не упрямься,
чудак-человек: там тебе будет неплохо...
Вот сказочник-то: ему бы всякому черные сказки свои балакать, сволочь такая! А
ведь Дервиш-то его страшно боится, поскольку не может, не хочет, да и просто не умеет еще умирать! Ведь этому
нигде его не учили, а Тибетской книги Мертвых он не больно читал: Тюбет –
Мюнет... Вот и все около сакральные познания на сей день! Да ещё, накося –
выкуси в сучий корень, облыжная тварь, он, Дервиш, оттого побежал, потому что ему шибко прытко время
сходить, и гробовщику за ним не угнаться... Хорошо ему так думать, и он, в
оборви пятки, несется-летит по тропинке узенькой, а за ним, ухая и рыча,
несется оглашенный Максимович с меркой на гроб:
– Вот не человек ты, Вытя, а стерва дивизионная! В гроб тебя ни в жисть не
вогнать, лохмат-голова! Но ведь и меня понимай: мерка тебе заказана – не взыщи:
стань хоть дрыщем гороховым, а все равно честь по чести обмеряю! Погодь, твою
вродь! Хоть в Гробу, а тебя достану!
– В гробу и доставай! – огрызается
Дервиш, трясясь уже в тесненькой кабинке лифта, где явно гробовщика уже нет, а
квартиры его полюбовник экс-тещеньки мамы Милы не знает, мать его в ять!.. Будь
проклято время гробовщиков! Избегать бы эту пору до времени...
Кружевные стервенеют Души -
терция на выборке Эпох.
Все они, лишенные Заглушек, выбирают будущий порог.
За порогом этим Соучастье обретает первые Шаги,
но, как прежде, злобствует Всевластье прежних зол...
И кичатся враги.
Предана проклятию Равена.
Кружевные Души без жилья
бродяг неприкаянным коленом будущего мира... Средь жулья
прежде перешедшего на квоты карликов и карлиц без Души,
для которых первая забота: Души кружевные задушить!..
Июль 2015 г., с экскурсом в 1999 и
2020 гг.
