Веле Штылвелд: Смотритель космодрома на Крансбера, ч. 1
- Как-то к тебе
или за тобою придут, - как-то беззлобно заметил нФ-фантасту Веле Штылвелду беззлобный
поэт Алексей Зарахович. – Для этого, В+еле, ты просто тихо пиши, но не складируй,
и регулярно распространяй традиционным сетевым самиздатом. Ты же знаешь, что они
очень не любят никакой самиздат… А вот читатели – любят… Так что к тебе и за тобою
непременно пожалуют: в равной степени и те, и другие…
Вечерний Крансбнер не был моим родным городом. Здесь некогда был воздвигнут
перевалочный космопорт, затем о нём как-то забыли и никогда бы не вспомнили, не
случись нежданного нашествия переселенцев, которое вошло в учебники Итакской
истории великим половодьем сопредельных рас и народов.
То ли звёздные трассы вплотную подпёрлись к планете из-за ошибки в расчётах
какого-нибудь неопытного космоштурмана-навигатора, то ли это был чей-то
намеренный умысел. В этом деле ещё много неясностей, и посему сейчас самый разгар
академических споров. Любой может запросто налабать целую диссертацию, и
представить её в планетарный Совет любителей неточной словесности.
Между прочим, при столь неточном совете, совершенно точно существует огромный
призовой фонд, и я рискнул: и, как будто в том дело было, надиктовал своему
Сервигу свои собственные воспоминания и провалился в трехсуточный анабиоз.
Самого меня внезапно разбудила песнь Сервига: странная, зычная, дивная… Теперь
её поют на планете с припевом, который не может не понравиться коренной
публике:
Летели,
упали, тут же подняли – гам!
Звёздные мили их опустили – к нам…
Я получил
двести звёздных кредиток и звание итакского абсурд-литератора, а Сервиг –
бесплатную профилактику, после которой он категорически отказывался писать
новые песни на итакскую тему на том основании, что нельзя повторить свое самое
гениальное произведение. Вот уж где точно – летели, упали…
Но, впрочем, 200 звёздных кредиток карманов не жмут, в здешних неприхотливых
условиях мне бы их хватило на жизнь, живи я хоть бы и на одни проценты. Но,
здешние банки у меня не вызывали доверия, и я по привычке имплантировал в себя
все 200 кредиток, отчего сразу стал и ходячим банком и великим планетным
гуру.
Ко мне прикасались, желая облучиться энергией питавших меня кредиток, хотели
даже молиться на меня, но тут я воспротивился и выпустил огромнейший тираж
Песни Сервига с уничижающими
комментариями и насмешками, за что был немедля вызван на планетарный совет и
оштрафован на триста звёздных кредиток, лишён звания почётного бард-литератора
и сослан в космопорт Крансбнера инспектором по качеству перевозок…
С планеты контрабандно вывозили только розовых карликовых слонов, банановую
морковку и крылатых шестилапых мурлонов, которых, подобно земным попугаям,
предверительно обучали разговорной человеческой речи.
Однако и здесь существовала какая-то нелепая традиция. Издревле мурлоны
занялись самообучением этому ремеслу и между собой давно уже общались на
эсперанто, а посему прочих наречий и языков категорически не признавали.
Зато эсперанто довели до полнейшего семантического и лексического совершенства,
вызывая удивление и зависть у землян, которым ко всему была присуща экзофобия,
отчего мурлоны сами на Землю не стремились, но опоённые экзотической для
здешних мест настойкой из валерьяны, мирно складывали лапки и давали себя
увести, хоть к чёртовой бабушке…
Благо, что Сервига сочли частью моей проштрафившейся сущности и не забрали в
счёт погашения долга, зато мой критический бестселлер читали теперь наравне с
Песнью Сервига, и однажды обе половинки нового мифа срослись и почти
аннигилировали друг дружку… Вот только припев:
Летели,
упали, тут же подняли – гам!
Звёздные мили их опустили – к нам…
стал
нарицательным… Так стали презрительно дразнить каждого выскочку хлопнувшегося
на Итак с прохудившегося звездолёта.
…Из живых, мёртвых и искусственных языков, эсперанто оказался самым въедливым и
назойливым лингвистическим изобретеньицем. Уже то, что этот проект в 1887 г.
разработал варшавский врач Лазар эМ’Заменгоф, обрёк же и этот якобы
международный язык на дикую всепоглощаемость национальных и планетарных культур
в виде таблеточного курса из интернациональных слов, часто понятных без
перевода, и 16 основных грамматических правил.
Сказалось и то, что структура и словарь эсперанто оказались достаточно просты,
чтобы любой без особых способностей к языкам мог за 3-6 месяцев занятий
научиться вполне свободно объясняться на нём – для того чтобы в той же степени
овладеть любым иным языком, традиционно требовалось, как минимум, 3-5 лет. К
тому же знание эсперанто облегчало дальнейшее изучение других земных языков.
Но когда изучение любого языка стало проходить по схеме имплант-подгрузки,
многие отказались от многочисленных промежуточных языковых трансляторов, к
которым со временем стал относиться и язык эсперанто в силу относительной
простоты, которая, впрочем, не делала этот язык каким-то ущербным: к тому же он
был очень благозвучен и напоминал итальянский, обладая прекрасными
выразительными возможностями, позволившими перевести на него многие
произведения мировой классики – от Данте и Пушкина до Булгакова и Толкиена – на
Земле и создать оригинальную интересную литературу на нем, написанную во всех
уголках Галактики.
Тем не менее, эсперанто, прежде претендовавший на глобализм и ставший одним из
первых миссионерских языков, оказался, по сути, языком дешевых потных
страстишек, и к нему в Космосе прежде всего примыкали те расы, нации и
сообщества, а с ними и популяции, которые не могли справляться со своей
естественной гиперсексуальностью, зачастую задвигая на дальний план всяческие
этические кодексы и установления.
И хотя Эсперанто, в идеале, предназначался стать вторым языком для всех во
всемирном масштабе, он по сути, в Галактике стал языком тех, кто в развитии
своих планетарных языков и культур не продвинулся далее панспермии, и посему
оказался заразительным именно для тех, кто, не боясь нежелательного чуждого
влияния и ассимиляции, шёл в своём видовом расселении напропалую и, благодаря
эсперанто, достигал большего взаимопонимания между автохтонами всех планет, как
на нейтрально-своеобразном лингвистическом фоне…
Их везде принимали за своих – на этом языке легко осуществлялись прямые
контакты, но только до того времени, пока не возникал более банальный вопрос –
чей хвостик пушистее и ретивее…
Многие аборигены спохватывались только тогда, когда за вроде бы понятными
демонстрациями любви и равенством в партнёрстве, вдруг обнаруживались
необратимые подвижки в генофонде планет и власть постепенно и мило переходила к
пришельцам.
Это смекнули на и планете Итак, обучив языку мурлонов, но категорически и
навечно запретив этот язык для общения между антропоморфными человекообразными
и высшими формами гоминидов.
На планете, кроме мурлонов на этом языке разрешалось общаться только в
космопортах, да ещё в прилегающих к ним районах "пёстрых фонариков".
На Земле такие кварталы было принято называть районами "красных
фонарей". НО на Итак в знак почтения к международному "потнику"
эсперанто, преобладали "пестрые" фонари именно зелёной окраски…
Последствие подобных контактов не обсуждались. Всяческая постлюбовная поросль
немедленно депортировалась… Акт депортации подписывался инспектором моего
ранга…
…Космопорт Крансбнер начинался за несколько лиг от города прямо за
искусственным заграждением. Это заграждение строилось не одно поколение, и
временами напоминало израильско-палестинскую заград-стену, иногда пресловутую
раздел-берлинскую стенку, а иногда и великую китайскую со всеми мыслимыми
башенками и дозорными вешками бегущими вдаль через каждые пол-лиги.
Правда, трудно было дождаться здесь окрика: "Стой, кто идёт!" Но все
прочие возможные неприятности были конкретно гарантированы.
Внешне, почти бархатистая отвесная гладь, была по сути таковой, пока кто-нибудь
не пытался швырнуть в неё камнем либо иным действенно-посторонним предметом.
Тут же, по плавной траектории всё летящее в её направлении отшвыривалось в
огромный ров, наполненный вязкой суспензией.
Прежде рыхлая аморфная масса серого цвета тут же переходила в агрессивное
состояние и поглощала любое хулиганское лакомство с чавкающим бульканьем:
"Хулиган? А гули нам… Ам-м!"
Вот почему никто из итакцев ни разу не пытался пересекать этот ров да и просто приближаться
к этой прочно неконтактной стене.
Не знавшие говорили, что за пределами стены начиналась дикая степь, но знатоки
утверждали, что вся она изрыта защитными бункерами и межбункерными путями
сообщения, а также технологическими капонирами, в которых скрывались
разнокалиберные пусковые и пуско-посадочные установки. \
Первые от вторых отличала компактность, их можно было перевозить по степи
специальными маневренными тепловозами, вторые же, являясь из очередного
капонирного логова, раскладывались подобно детским трансформерам в немыслимые
ажурные конструкции со множеством лифтов и платформ.
Впрочем, и те, и другие – все эти установки возникали совершенно неожиданно
там, где только что колосился в человеческий рост ковыль, и давали старт
очередным космическим челнокам либо рейсовым шатлам, уносивших космическую
братву во всей её разношёрстности на орбитальную станцию "Омнибус", с которой они стартовали
в дальний космос хоть бы и на кулички...
Комментариев нет:
Отправить комментарий