Юрий Контишев: «Рождество в окопе», текст совместно с Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Рождество в окопе», текст совместно с Веле Штылвелд

Есть плоскость мира в зареве войны.

Её не осознать как плоскость боли,

Но ореол любви - до седины

И кровь мозолей - до рожденья нови.

И рождество - в окопе у огня -

Чуть вспыхнувшей 

 - в тумане - сигаретой…

Я не курю – ответила зима

И тамбурином грохнула при этом.

А в Киеве уходят старики,

И рушатся шахедами квартиры.

Но спит весна бомбёжке вопреки,

Роняя в полночь светлые клавиры.

Мир обещает ореол любви.

Рожденье нови. Рождество под вечер.

Но…

Война шагает спасом на крови,

И вожделеет крови  эта вечность.

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть седьмая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть седьмая

Ирина Диденко: Графика

Why not? Почему так и не переплелись мелосы двух древних народов Украины - украинцев и евреев почему украинские и идиш мотивы рассекались по разным кисейным бережкам молочных рек Украины? почему до сих пор ни один украинский композитор: ни украинец, ни еврей не сшил два эти мелоса? 

Зато очень важно, раздувая щеки едва ли не попёрдывая срамными словами, умалишённые черносотенные  тётки осуждают парту Эрисмана из моего детства только за то, что она была в их мире будто бы бельмом на глазу, мол, сидя на печи, лучше бы было жрать калачи, а не какие-нибудь халы с коврижками. Вы почувствовали иронию?

Лично я считаю, что создание творческих самобытных коллективов в Украине, работающих совместно на идиш и украинском языках, ещё впереди. И это очевидно после того как и Луис Дефюнес плясал фрейлакс, и Шарль Азнавур делал микш на французском, армянском и идиш, и только мы в Украине вечно срались мирами, и срёмся до сих пор, и ждём своих интернациональных мариусов петипа, и от того на душе кошки скребут. Ведь мы живём совместно  на этой земле уже не одно столетие.

В моей семье было три носителя языка идиш: баба Фира - моя милейшая прабабка, непрестанно ворчавшая на идиш кроме одной русской поговорки: «писала писака, не разберет и собака». Она же, по определения деда Наума - отчима моей мамулэ Тойбочки - мадам Вонс - "знающая", и баба Ева она же Хана Кальмовна дочь бабы Фиры и жена второго своего мужа кавалера двух орденов Славы узника Гулаг'а Бориса Наумовича Федоровского, примкнувшего к лагерным блатным и имевший персонально благодарности от маршала Жукова.

- Вот так шмок, - в их общем понимании соотносился с нынешним рукожопом, или традиционным никчемой, то есть это слово имело ярко выраженный иронизм. Чаще всего дед Наум награждал  этим словом людей бездеятельных.

Не надо копаться в филологии там, где слово под себя прокопала трудяга жизнь Моя же мать Тойбочка любила идиш скрытой любовью, и, случалось, в сердцах говаривала:

-  Мой Витька шмок! 

В том и было мое первое семейно-принародное писательское признание. Сам я  был признан в семье литературным шмоком, которого, по определению Самуила Яковлевича Маршака, непременно похоронят за счёт общины, как знатного рукожопа от сохи народной...

Но бедняцкая еврейская киевская семья, в лице моей буйно темпераментной мамулэ предала меня и сбросила в черносотенный киевский интернат.

Исторически слово «шмок» в 19-20 веках находилось в табуированной зоне идиша, означая мужской половой орган (с пренебрежительным оттенком).

Если  слово поц на  идиш - это строго половой член, то в русском языке это уже сленговое слово, употребляемое как в ироничном, так и в пейоративном (негативном) значении. Широко распространено в одесском и некоторых других южных говорах. В идише, откуда оно было заимствовано русским языком, слово "поц" является обсценным (табуированная лексика).

За употребление слово "поц" можно было схлопотать, а за слово " шмок" - ни-ни… Его не знали и не понимали интернатовские училки.

Исключительные особенности киевских учительниц младших классов представляли их удивительно волшебные и безумно красивые длинные волосы, которые они всячески лелеяли и трепетно холили. В том числе случалось и на уроках. Дав своё наставническое очередное задание нашей нерадивой братии, они прямо за учительским столом начинали распускать и перебирать свои роскошные косы и особенно пряди, упавшие им на нос. По крайней мере, с этим Шкиде повезло дважды. Первый раз ещё до интернета, в первом классе общеобразовательной средней школы, но ни полноценного образа, ни имени первой его учительницы почему-то в памяти не сохранилась. Зато сохранились в памяти её роскошные косы.

И, ладно, это были бы последние косы, которые Витьке пришлось запомнить в свои детские годы. Но нет, был и второй раз, когда с косами повезло тёти Стерве, которая регулярно лелеяла их во время наших интернатовских самоподготовок, когда все мы строго и обреченно сидели за своими домашками, и пыхтели над домашними заданиями, к чему нас  сподвижнил, как минимум, школьный дневник, с многочисленными заданиями на завтра, для чего внутри наших старинных по нынешним временам партах Эрисмана лежало огромное количество учебников, которые поглядывали на нас блеклыми сокровищами Алладина.

 При этом каждому интернатовцу полагался свой особый комплект обычно из тринадцати-пятнадцати учебников.

У всех это были внешне приятные почти новые, а то и вовсе новые учебники в красивых школьных обложках, но у Кольки Чмыхало с этим было проблема. Его учебники были разысканы мстительными библиотекаршами по всему библиотечному хранилищу специально для Кольки, поскольку только они были особо узнаваемы, ибо просто не узнать их было нельзя, так как все они были сплошь расписаны Колькиными особыми иероглифами жирного чернильного цвета.

И порой их было так много, что они просто заливали собой целые типографские строки, и к Кольке то и дело приходили пытливые одноклассники, как в некую кунсткамеру музейного образца.

Правда, и сам Колька за показ своих учебников с них платы не брал, ну и без толку за просто так никому не показывал.

- За просмотр гони талончик за «троечку». Можешь подогнать талон «хорошиста», только талон отличника мне не давай. Никто не поверит мне с ним в счастье такое….

Теперь кое-что поясню: наши учителя играли с учениками в особую игру. За активность на уроке и оценку три полагался синий талон. За предметную четверку – желтый, который ценился в два раза дороже, а талон отличника против талона троечника ценился уже по тройной цене. За неделю надо было набрать не менее пятнадцати балов, чтобы в пятницу в актовом зале посмотреть какой-нибудь отпадный сказочный кинофильм. Если честно, то это работало, и Колька регулярно посещал недельный киносеанс.

Во время пятничных киносеансов он просто научился отключаться и медитировать, в то время как в иные не выходные дни  все два часа самоподготовки он с обречённым лицом мученика которая всегда что-нибудь вспоминал.

В отличие от Мелкого, казенного, доставленного в интернат прямо из  детской комнаты милиции, Шкида был приведен сюда своей собственной, увы, малопутевой и почти неимущей еврейской матерью, что во все времена считалось бы нонсенсом. Но в истории совка еще до Шкиды существовал небезызвестный еврейский почти сиротский отпрыск Леонид Пантелеев, который создал, как это ни странно, республику Шкид.

Это детское сообщество случилось во времена Хрущевской оттепели и о нём просто забыли во времена брежневского застоя. Так вот самого Шкиду ещё в 1962 году просто взяли и привели в эти стены, которые оказались для  него прямо в актовом зале, интернированной цитаделью на целое десятилетия украденного у него детства.

В том памятном и почему-то совершенно красном от окрестного панбархата помещении, где и окна и стены были просто жирно заретушированы этой тканью, прямо на стульях лежали первые для него, и такие как у него, вещи, к которым следовало подойти друг за другом после тюремного оболванивание по ноль парикмахера, отчего многие домашние малыши горько плакали и даже пытались биться в конвульсиях. Но это не проходило…

По указанию для каждого из них нового классного воспитателя надлежало обрядиться в те казенные шмуткис, которые отныне были им выданы и занесены в индивидуальные вещевые аттестаты.

Ту же к ошарашенным малышам бойко подходили предупредительно строгие старшеклассницы, и уже они к каждой вещи пришивали особые бирки с подписанной хлоркой фамилией, а затем сбрасывали все прежние вещи в один общем мешок вне зависимости от того чистая или нет была та или иная одежда.

 Тут же всё это отправлялись в общую всеинтернатовскую постирушку, а старшеклассницы дежурно уже брались за малышей, разводя их за руки по классам. 

Самого Шкиду за руку взяла шестиклассница Женька-ёжик и привела его во второй «В» класс. С этого всё и началось…

Запомнилось, что у Женьки было тело грубого, но рыхлого мальчишки – полу-атлета, полу-тётки. Но особенно запомнились Шкиде её наколотые пальцы на обеих руках: на правой было выколото на четырёх пальцах – Женя, а на пальцах левой руки естественно было выколото побуквенно слово ЁЖИК. С этого следовало, что перед ним и каждым пацаном этого кефирного заведения стояла всамделишная Женька ЁЖИК. По-другому девочка называть себя запрещала, и тут же показывала свои крепкие, напрочь сжатые кулаки и предупредительно говорила:

- Ещё одно кривое слово и заряжу в дыню! – Эта её  угроза звучала убедительно, и оттого Женьке верили на слово. 

К Шкиде Женька отнеслась по-покровительски и сразу предупредила:

- Малявка, если кто тронет тебя, обращайся...

Веле Штылвелд, Игорь Сокол: Женская солидарность

Графика  Ирина Диденко

Штылвелд, Игорь Сокол: Женская солидарность
под редакцией Веле Штылвелда и Юрия Контишева


Теплый ветер дул с моря. На прибрежном песке полулежали в шезлонгах две представительницы двух континентов, разделённых огромным океаном.

– Хорошо вам, теплокровным, – продолжила рептилоидка на межвидовом синтоязыке, –  Вы можете в отпуск путешествовать в любую точку галактики, даже туда, где для нас, хладнокровных, по жизни выписан полный недопуск. Мне вот – на ту же Землю – ни в жизнь не попасть, а вам, хоть голубокожим, хоть тем же краснокожим,  но таким же  теплокровным, это – как два пальца об асфальт.
– Отчего же так? – обворожительно удивилась юная синекожая дама.  – Нам-то хотя и можно, но, увы, на Земле мы  считаемся женщинами экзотической внешности и особой не земной красоты. А у вас, что за проблемы, вам средств не хватаем, или что-то ещё? Но, нет - по всему видно, что вы дамы не бедные, ведь у вас уровень жизни сопряжён как раз с жемчугами. А их у вас великое множество…
– Что же вы, милочка, так легко упрекаете нас – рептилоидных, в том, что мы сплошь обвешены жемчугами подводными? За них же каждый божий день надо работать и всё время регулярно  за ними нырять. И так день за днём, час за часом, мгновение за мгновением! А вы пробовали раскрывать глубинные жемчужные рапаны, а то иную прочую дребедень где-то на глубине?
Ведь жемчужины, они бывают разные: когда большие, когда маленькие, когда голубые, когда перламутровые, когда фиолетовые, а когда даже зелёные. То ли - мы с вами, милочка… Кто это выдумал, что мы с вами такие уж разные? Ну, нет, просто так получилось, что вы очень теплокровны, а мы хладнокровны. А в остальном – всё о'кей. Ведь мы с вами на одной планете живём… И с одними предками… Динозаврами. Просто вас привлекли половые игры, а нас – чтоб не сказать  – дур – просто метание шаров себе же под ноги.
– И впрямь, чему тут удивляться? Когда у нас просто предки выбрали разные пути эволюции: в западном полушарии они когда-то стали рептилоидами, в вашем восточном – млекопитающимися… Здесь и в школу не ходи, –  и так всё понятно!
– Так-то оно так,  только лучше бы мы были схожи и кожей и рожей, а то, знаете ли, кое-кто их ваших соплеменников очень колко над нашими хвостами на нашем континенте смеётся, мол, это –рудиментарный орган, и в нём-то и кроется главная причина вашей генетической отсталости, милочка…
– Дураки только и смеются, а для нас хвост – вещь неплохая, – как только в общественном транспорте сидящих мест не хватает, мы тут же опираемся на хвосты и едем, как ни в  чём не бывало, – это всё же лучше, чем просто стоять. Хотя, с другой стороны, о дальних землях мы только в инфовизере видим, – вдруг грустно выдохнула рептилоидка. А это несправедливо, ведь и вы, и мы являемся прямыми потомками динозавров.
– Послушай, – внезапно переходя на расхожий урбоарго заговорила рептилоидка, – сменим тему, я слыхала, что вскоре и ты отправишься на Землю, а я к тому времени как раз очередное яйцо выношу. А ведь это – итог целого десятилетия видовых совместных усилий меня и трёх моих совместных супругов. Вот и возникла у меня идея: а не взять ли тебе это яйцо любви на Землю обетованную? Ведь она вращается под тёплым жёлтым солнышком, а?
Там бы оно и дозрело бы - куда более как сильным и мудрым, чем на нашей синей планете, куда как более жизненно вялой чем панета Земля, - и поднабралась бы заодно тамошнего ума-разума, и смётки земной, и никто бы уже его тупым больше не называл, а то  рожать эти яйца так тяжело, и оттого они действительно очень часто появляются на свет тупенькими и недолугими…
– И не говори, дорогуша, все эти яйца и все эти младенцы обычно очень нелегко нам даются.  Я когда своего первого рожала, говорят, так кричала, что вместе с моей государственной повитухой  ещё три этажа нашего роддома эти крики слыхали…
–  Неужели так больно, – сочувственно спросила теплокровную женщину дама-рептилоид.
– А то! Это же тебе не игра Спортлото: угадаешь – не угадаешь. Здесь изначально – или пролёт, или  залёт.
– Фу, почему же вы так грубо относитесь к своему будущему потомству?!
– Это я еще их спиногрызами не назвала. А то ещё есть такие, с позволения сказать, мамочки, которые и вовсе декларируют: «Лучше бы я камни рожала!»
– Это почему же?!
– Потому что, для многих, как только на свет являются малыши, тут же кончается их собственная жизнь.
– Ага, милочка, это им только так кажется. Из меня, когда яйцо новорожденного из родовой сумки выходит, вспоминаются все прошлые прегрешения жизни,  и я даже сама в  цвете меняюсь.
– Надолго ли?
– Обычно – на всю оставшуюся жизнь от счастья такого…
– А я думала, что это у вас от нервов…
– Это у вас, теплокровных, все болезни от нервов, только сифилис от удовольствия, а у нас если родовое яйцо посетило чресла твои, то это уже  forever. Но, правда, потом десять лет отдыхаешь, чтобы хоть как-то отчухрыниться от подобного счастья.
– Да уж и впрямь, подруга, вам, как и нам, нелегко… Ладно, поговорили… Так о чем ты ещё  меня хотела просить? – переключилась прямолинейная теплокровная.
– О том, что как только я своё яйцо возьму и рожу, возьми его себе под живот – пусть все думают, что это ты на сносях, и провези его на Землю…
– Контрабандно?!
– Ну да, я же тебя за это потом просто жемчугами усыплю, ни в чём с ними у тебя недостатка не будет среди твоих алчноглазых, и не только у тебя, но и  у твоих теплокровных отпрысков…
– Ладно уж, змеинокожая, уговорила. Привезу я на землю твоё яйцо. Только ты тоже никогда нам не завидуй прежде. И у нас случалось от родов умирали, а это тебе не то, что у вас: раз-два – и яйцо выкатилось…
– Зато вы, теплокровные, никогда в спячку не ложитесь и куда угодно махнуть можете в свободные от беременности месяцы и даже годы…
– А вот я тебя не пойму, что ты с этой идеей про заброску яйца на Землю мучаешься? А для чего тебе инфовизор изобрели? Ведь, там на экране любые земли увидеть можно. Лучше пойдём купаться, пока больших волн нет. А то завтра шторм обещают - опять придётся сидеть и куковать на берегу.
–  А ведь точно, куковать, ведь ты, как  кукушка поступить хочешь и своё яйцо: не то что в чужое гнездо, а на чужую планету забросить хочешь…
– Ну, только – не без твоей помощи, теплокровная подружка моя, - шутливо ответила рептилоидка.
И две представительницы двух разных видов на одной далёкой планете в дальнем уголке нашей необъятной галактики вошли в волны фиолетового океана. Обе тут же нырнули вглубь, и сквозь зелёный планктон промелькнули их быстрые тела, прежде, чем растворились в глади морской.
– Равно, как дети… Это у них теперь надолго, –  грустно сказал рептилоид  скучающему на побережье мужчине. – Разве что – пойдём да и выпьем по пинте зелья бурлящего.
– Пойдём, – вяло, но привычно согласился мужчина.
…
– Леди, дамы, пани, кобеты и другие уважаемые представительницы галактической женской общности, прибывшие на планету Земля в качестве делегаток Галактического форума феминисток, отныне – каждая из вас, – для нас, землян, -– будет самая неповторимая и желанная, самая яркая и уникальная представительница своей планеты, будет горячо любима и опекаема на Земле нами... А теперь, прослушайте маленькое объявление:
– Каждой из вас полагается должный почёт и уважение, даже при вашей регистрации на планете Земля. Сдайте свои рефераты в научную часть, а сами пройдите таможенную натурализацию и чисто внешний персональный досмотр ваших личных вещей на предмет ввоза запрещённых товаров, предметов, и всяческой недозволенной живности, после чего – смело получайте номер в гостинице сроком до полгода!
После этого досмотра на нашей планете никто не будет испытывать никаких сложностей, даже если это будет связано с нашими земными атавизмами или анахронизмами времени. В любой точке Земли вас будут любить и холить!
Все вновь прибывшие внимательно выслушали главную спикер-даму, чей голос через всяческие трансляторы доносился на узаконенном на Земле космолингво и его разнообразных волновых приложениях в допустимых частотных диапазонах..
Бледная теплокровная синекожая дама сразу последовала в научную часть, чтобы заранее упредить возможный таможенный казус. Её доклад заранее – как бы – всё объяснял. Назывался он так: «Я – теплокровная повитуха будущего рептилоида». В аннотации к докладу старанием синекожей леди-дамы-фемины очень коротко пояснялось, что сама она чрезмерно бледнокожая взяла видовое шефство над будущим ящеровеком, который  в случае рождения без божественных лучей жёлтого солнца, имеет риск родиться таким же тупеньким, как и его недогретые под синим солнцем сородичи. И, получи она в научной части печать о приеме этого веского оправдательного аргумента, все бы было тип-топ. Но тут её срочно вызвали на встревоженную таможню.
Кто-то на таможне при повторном просмотре кадров обычного видеонаблюдения, – таки – заметил, что она проносит родовое яйцо настоящего реликтового младенца очень агрессивного вида – рептилоида  вульгариуса, который был не только навечно запрещен на Земле, но и  даже просто бродить по древнему экзопарку. Из огромного числа других участниц, так или иначе подозреваемых в контрабанде, эту представительницу дальней планеты  срочно пригласили на таможенную, хотя ей было назначено туда явиться только на второй день.
– Мадам, простите, вы в положении?
– Как бы да, но у меня, видите ли, особый случай: я ношу и опекаю двоих детей – своего теплокровного ребёнка и, как донор родового яйца моей кумушки-рептилоида, её – пока что – недоношенный плод, которому на нашей планете под синим солнцем не хватает тепла. Вот она и попросила присмотреть за своим родовым яйцом на вашей чудной планете.
– Но это же категорически запрещено, разве Вы этого не знали?
– Знала, но меня, как теплокровную женщину, легко было упросить, ведь я же – кума рептилоидной женщины. И вот теперь я здесь, со своим будущим малышом и прибывшим со мною моим будущим планетарным крестником, который никоим образом не может быть контрабандой.
– А может Вы не знали, куда летели? Ведь галактические правила и ограничения едины для всех! Пока же мы будем вынуждены его конфисковать и отправить на – не совсем климатически удобную для вашего крестника и нашего потенциального недруга – планету Титан. Там он и будет рождён, а затем и пожизненно интернирован, скажем прямо, туда же... Следующая мадам!!
– О, милейший, я бы так не стала торопиться. Что вам известно о действии галактической волны смерти, которая разово выжигает и обугливает на своём пути десятки тысяч планет. Ну, так вот, наши мужья – мой мужчина и три мужа рептилоида моей синепланетной подружки являются галактическими корректорами этой волны. Естественно, при их талантах и новейшим межгалактическим инструментарием планету Земля множество раз планово выводили из-под действия этой смертельной волны. Но вот что будет, если этого пострелёнка сошлют на Титан? Его родители – рептилоиды просто чуточку обидятся и притом чуть промахнутся со своими расчетами… И тогда, поверьте, не будет ни Земли, ни Титана. Так мне уже звонить своим кумовьям?
– Вы это серьёзно?
– Куда более чем. Сделайте прогноз по сверхновым, на подходе их - то ли пять, то ли шесть… И в противовесе один маленький рептилоид, чья мать не хочет, чтобы он жил недоразвитым на нашей древней планете под неярким синим солнцем, где он так и останется недоразвитым существом, совершенно бесполезным, в то время как его предназначение – стать очередным расчетчиком-коррелятором предстоящих волн смерти, которые всегда будут угрожать планете Земля с определенной периодичностью.
По какой-то случайности, а то ли из-за сбоя систем связи, которые в то время обслуживали женщины-землянки,  в силу равенства  своей планетарной статустности с мужчинами, внезапно об этом инциденте узнали все участницы феминистического форума Галактики. Прервав всяческие дебаты, первым вопросом на форуме встал вопрос о недопущении лишения прав опеки над будущим рептилоидом хрупкой синекожей женщины и о непременном допущении плода рептилоидки, чтобы он мог родиться прямо на солнечном рассвете будущего планетарного дня.
…
Гениальный рептилоид был рожден на рассвете. Тысячи лет ему предстояло охранять Землю от смертоносных лучей смерти в мире, где всё время рождались всё новые и новые сверхновые звезды… И жили очень старые заблуждения.

 

4-17 декабря 2023 г.

Веле Штылвелд, Игорь Сокол: Женская солидарность, часть вторая

Веле Штылвелд, Игорь Сокол: Женская солидарность, часть вторая

Ирина Диденко: Графика

- Леди, дамы, пани, кобеты и другие уважаемые представительницы галактической женской общности, прибывшие на планету Земля в качестве делегаток Галактического форума феминисток, отныне каждая из вас, для нас, землян, самая неповторимая и желанная, самая яркая и уникальная представительница своей планеты будет горячо любима и опекаема на Земле нами... А теперь прослушайте маленькое объявление:

- каждой из вас полагается должный почёт и уважение, даже привашей регистрации на планете Земля. Сдайте свои рефераты в научную часть, а сами пройдите таможенную натурализацию и чисто внешний персональный досмотр ваших личных вещей на предмет ввоза запрещённых товаров предметов, и всяческой недозволенной живности, после чего смело получайте номер в гостинице сроком до полгода!

После этого досмотра на нашей планете никто не будет испытывать никаких сложностей, даже если это будет связано с нашими земными атавизмами или анахронизмами времени. В любой точке Земли вас будут любить и холить!

Все внов прибывшие внимательно выслушали главную спикер-даму, чей голос через всяческие трансляторы доносился на узаконенном на Земле космолингво и его разнообразных волновых приложениях в допустимых частотных диапозонах..

Бледная теплокровная синекожая дама сразу последовала в научную часть, чтобы заранее упредить возможный таможенный казус. Её доклад заранее как бы всё объяснял. Назывался он так: «Я – теплокровная повитуха будущего рептилоида». В аннотации к докладу старанием синекожей леди-дамы-фемины очень коротко пояснялось, что сама она чрезмерно бледнокожая взяла видовое шефство над будущим ящеровеком, который в случае рождения без божественных лучей желтого солнца, имеет риск родится таким же тупеньким, как и его недогретые под синим солнцем сородичи. И, получи она в научной части печать о приеме этого веского оправдательно аргумента, все бы было тип-топ. Но тут ее срочно вызвали на встревоженную таможню.

Кто-то на таможне при повторном просмотре кадров обычного видеонаблюдения, таки заметил, что она проносит родовое яйцо настоящего реликтового младенца очень агрессивного вида - рептилоида вульгариуса, который был навечно запрещен на Земле, а не даже просто бродить по древнему экзопарку. Из огромного числа других участниц, так или иначе подозреваемых в контрабанде, эту представительницу дальней планеты срочно пригласили на таможенную, хотя ей было назначено туда явиться только на второй день.

- Мадам, простите, вы в положении?

- Как бы да, но у меня, видите ли, особый случай: я ношу и опекаю двоих детей - своего теплокровного ребёнка и, как донор родового яйца моей кумушки-рептилоида, ее пока чтонедоношенный плод, которому на нашей планете под синим солнцем не хватает тепла. Вот она и попросила присмотреть за своим родовым яйцом на вашей чудной планете.

- Но это же категорически запрещено, разве этого вы не знали?

- Знала, но меня, как теплокровную женщину, легко было упростить – ведь я же кума рептилоидной женщины. И вот теперь я здесь со своим будущим малышом и прибывшим со мною моим будущим планетарным крестником, который никоим образом не может быть контрабандой.

- А может вы знали, куда летели? Ведь галактические правила и ограничения едины для всех! Пока же мы будем вынуждены его конфисковать и отправить на не совсем климатически удобную для вашего крестника и нашего потенциального недруга планету Титан. Там он и будет рожден, а затем и пожизненно интернирован, скажем прямо, туда же...Следующая мадам!!

- О, милейший, я бы так не стала торопиться. Что вам известно о действии галактической волны смерти, которая разово выжигает и обугливает на своем пути десятки тысяч планет. Ну, так вот. Наши мужья – мой мужчина и три мужа рептилоида моей синепланетной подружки являются галактическими корректорами этой волны. Естественно при их талантах и новейшим межгалактическим инструментарием планету Земля множество раз планово выводили из-под действия этой смертельной волны. Но вот что будет, если этого постреленка сошлют на Титан. Его родители - рептилоиды просто чуточку обидятся и притом чуть промахнуться со своими расчетами… И тогда, поверьте, не будет ни Земли, ни Титана. Так мне уже звонить своим кумовьям?

- Вы это серьезно?

- Куда более чем. Сделайте прогноз по сверхновым, на подходе их то ли пять, то ли шесть… И в противовесе один маленький рептилоид, чья мать не хочет, чтобы он жил недоразвитым на нашей древней планете под неярким синим солнцем, где он так и останется недоразвитым существом, совершенно бесполезным, в то время как его предназначение - стать очередным расчетчиком-коррелятором предстоящих волн смерти, которые всегда будут угрожать планете Земля с определенной периодичностью.

По какой-то случайности, а то ли из-за сбоя систем связи, которые в то время обслуживали женщины-землянки, в в силу равенства  своей планетарной статустности с мужчинами, внезапно об этом инциденте узнали все участницы феминистического форума Галактики. Прервав всяческие дебаты, первым вопросом на форуме встал вопрос о недопущении лишения прав опеки над будущим рептилоидом хрупкой синекожей женщины и о непременном допущения плода рептилоидки родится прямо на солнечном рассвете будущего планетарного дня.

Гениальный рептилоид был рожден на рассвете. Тысячи лет ему предстояло охранять Землю от смертоносных лучей смерти в мире, где все время рождались всё новые и новые сверхновые звезды… И жили очень старые заблуждения.

4-17 декабря 2023 г.

Веле Штылвелд, Игорь Сокол: Женская солидарность, часть перва

Веле Штылвелд, Игорь Сокол: Женская солидарность, часть первая

Ирина Диденко: Графика

Теплый ветер дул с моря. На прибрежном песке полулежали в шезлонгах две представительницы двух континентов, разделённых огромным океаном.

¬¬- Хорошо вам, теплокровным, - продолжила рептилоидка на межвидовом синтоязыке. -  Вы можете в отпуск путешествовать в любую точку галактики, даже туда, где для нам, хладнокровных, по жизни выписан полный недопуск. Мне вот на ту же землю ни в жизни попасть, а вам, хоть голубокожим, хоть тем же краснокожим,  но таким же  теплокровным, это как два пальца об асфальт.

- Отчего же так? – обворожительно удивилась юная синекожая дама.  – Нам-то хотя и можно, но, увы, на Земле мы  считаемся женщинами экзотической внешности и особой не земной красоты. А у вас что за проблемы, вам средств не хватаем, или что-то ещё? Но, нет - по всему видно, что вы дамы не бедные, ведь у вас уровень жизни сопряжён как раз с жемчугами. А их у вас великое множество…

- Что же вы, милочка, так легко нас упрекаете нас – рептилоидных, в том, что мы сплошь обвешены жемчугами подводными? За них же каждый божий день надо работать и всё время регулярно  за ними нырять. И так день за днём, час за часом, мгновение за мгновением! А вы пробовали раскрывать глубинные жемчужные рапаны, а то иную прочую дребедень где-то на глубине?

Ведь жемчужины, они бывают разные: когда большие, когда маленькие, когда голубые, когда перламутровые, когда фиолетовые, а когда даже зелёные. То ли мы с вами, милочка… Кто это выдумал, что мы с вами такие уж разные? Ну нет, просто так получилось, что вы очень теплокровны, а мы хладнокровны. А в остальном - всё о'кей. Ведь мы с вами на одной планете живём.., И с одними предками… Динозаврами. Просто вас привлекли половые игры, а нас, чтоб не сказать, дурр просто метание шаров себе же под ноги.

- И впрямь, чему тут удивляться? Когда у нас просто предки выбрали разные пути эволюции: в западном полушарии они когда-то стали рептилоидами, в вашем восточном – млекопитающимися… Здесь и в школу не ходи, -  и так всё понятно!

- Так-то оно так,  только лучше бы мы были схожи и кожей и рожей, а то, знаете ли, кое-кто их ваших соплеменников очень колко над нашими хвостами на нашем континенте смеётся, мол, это рудиментарный орган, и в нём и кроется главная причина вашей генетической отсталости, милочка…

- Дураки только и смеются, а для нас хвост вещь неплохая, - как только в общественном транспорте сидящих мест не хватает, мы тут же опираемся на хвосты и едем, как в  чем не бывало, - это всё же лучше чем просто стоять. Хотя, с другой стороны, оа дальних землях мы только в инфовизере видим, - вдруг грустно выдохнула рептилоидка. А это не справедливо, ведь и вы, и мы являемся прямыми потомками динозавров.

- Послушай, - внезапно переходя на расхожий урбоарго заговорила рептилоидка, - сменим тему, я слыхала что вскоре и ты отправишься на Землю, а я к тому времени как раз очередное яйцо выношу, а ведь это итог целого десятилетия видовых совместных усилий меня и трех моих совместных супругов. Вот и возникла у меня идея: а не взять ли тебе это яйцо любви на Землю обетованную? Ведь она вращается под теплым желтым солнышком, а?

Там бы оно и дозрело бы куда сильным и мудрым, и поднабралась бы заодно тамошнего ума-разума и смётки земной, и никто бы уже его тупым больше не называл, а то рожать эти яйца так тяжело, и оттого они действительно очень часто появляются на свет тупенькими и недолугими…

- И не говори, дорогуша, все эти яйца и все эти младенцы обычно очень нелегко нам даются.  Я когда своего первого рожала, говорят, так кричала, что вместе с моей государственной повитухой  ещё три этажа нашего роддома эти крики слыхали…

-  Неужели так больно, - сочувственно спросила теплокровную женщину дама-рептилоид.

- А то, это же тебе не игра Спортлото: угадаешь не угадаешь. Здесь изначально или пролёт, или  залёт 

- Фу, почему же вы так грубо относитесь к своему будущему потомству?!

 - Это я еще их спиногрызами не назвала. А то ещё есть такие, с позволения сказать, мамочки, которые и вовсе декларируют: «Лучше бы я камни ржала!»

- Это почему же?!

- Потому что для многих, как только на свет являются малыши, тут же кончается их собственная жизнь. 

- Ага, милочка, это им только так кажется: из меня, когда яйцо новорожденного из родовой сумки выходит, вспоминаются все прошлые прегрешения жизни,  и я даже сама в  цвете меняюсь.

- Надолго ли?

- Обычно на всю оставшуюся жизнь от счастья такого…

- А я думала, что это у вас от нервов…

- Это у вас, теплокровных, все болезни от нервов только сифилиса от удовольствия, а у нас если родовое яйцо посетило чресла твои, то это уже  то форева. Но, правда, потом десять лет отдыхаешь, чтобы хоть как-то отчухриниться от подобного счастья.

- Да уж и впрямь, подруга, вам, как и нам, нелегко…. Ладно, поговорили… Так о чем ты ещё  меня хотела просить? – переключилась прямолинейная теплокровная

- О том, что как только я своё яйцо возьму и рожу, возьми его себе под живот - пусть все думают, что это ты на сносях, и провези его на Землю…

- Контрабандно?!

- Ну да, я же тебя за это потом просто жемчугами усыплю, ни в чём с ними у тебя достатка не будет среди твоих алчноглазых: и не только у тебя, но и  у твоих теплокровных отпрысков…

- Ладно уж, змеинокожая, уговорила. Привезу я на землю твоё яйцо. Только ты тоже никогда нам не завидуй прежде: и у нас случалось от родов умирали, а это тебе не то, что у вас раз-два и яйцо выкатилось…

- Зато вы, теплокровные, никогда в спячку не ложитесь и куда угодно махнуть можете в свободные от беременности месяцы и даже годы…

- А вот я тебя не пойму что ты с этой идеей про заброску яйца на Землю мучаешься? А для чего тебе инфовизор изобрели? Ведь там на экране любые земли увидеть можно. Лучше пойдём купаться, пока больших волн нет. А то завтра шторм обещают: опять придётся сидеть и куковать на берегу. 

-  А ведь точно, куковать ведь ты как  кукушка поступить хочешь, и своё яйцо не то что в чужое гнездо, а на чужую планету забросить хочешь…

- Ну, только не без твоей помощи, теплокровная подружка моя, - шутливо ответила рептилоидка.

 И две представительницы двух разных видов на одной далёкой планеты в дальнем уголке нашей необъятной галактики вошли в волны фиолетового океана. Обе тут же нырнули вглубь, и сквозь зелёный планктон промелькнули их быстрые тела, прежде чем растворились в глади морской

- Равно как дети… Это у них теперь надолго, -  грустно сказал рептилоид скучающему на побережье мужчине. - Разве что пойдём да и выпьем по пинте зелья бурлящего. 

- Пойдём, - вяло, но привычно согласился мужчина.

Юрий Контишев: «Поэт и кобзарь», авторская песня

Юрий Контишев: «Поэт и кобзарь», авторская песня

«Поэт в России больше, чем поэт…»,

А в Украине меньше, чем кобзарь,

Но, если, вдруг, поэт захочет петь,

Ему плевать на этот пиетет,

Он - рифм и нот всесильный государь. 

И даром, что  Евгений Евтуше -

На кон поставил  песню про войну

И что-то там ещё про тишину…

Их родина  не ведает уже –

Кто на кол, а кто бесом проскользнул, 

Но утонул под ГЕСом у Днепра,

Сам сатана  сподобил умереть,

Стряхнул Херсон с потопом упыря,

И вся страна запомнит этот бред.

Смотреть на эту беса круговерть

Не можно без душевной боли впредь

И потому поэт берётся петь,

И потому кобзарь настроил медь,

А в небесах Господь зажёг рассвет…

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть шестая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть шестая

Ирина Диденко: Графика

Сегодня, очень много успешных девушек  пишут свой путь, который сводится к поиску хорошего места, хорошего достатка, даже - при самых рисковых для себя вариантах. Чем более рисковые темы и варианты случались со мною прежде, тем  более явственным становится тот книжный джем, который сам по себе является, вообще, странным, но хорошим словом.
Это тебе и есть то сокровище, что остаётся на дне колодца, даже самой скраденной и неглубокой души. Это, только рачительные американцы, в надежде на лучшее, полагаются на то, что джем  и есть - не только подземные, но и глубинные сокровища любого пространства и времени.
А что делать нашим литературным скромницам и любимицам у обтянутых скотчем кривых зеркал нынешней полувоенной жизни?
Разве что, им только и остаётся отстаивать свой внутренний джем, не имея за душой духовной ни гроша – и, естественно – ни шиша.  Вот они и выдумывают всяческих себя на пустом – собственно – месте, и выпячивают себя же перед зеркалом мира, просвечивая насквозь – ну, не так чтобы –  плоскость деяний, а то, отчего можно было бы чего и за голову взяться – всяческие эфемеризмы…
Ведь, одних уже этих эфемеризмов о том, что  такая у них сегодня игра, для самой игры в окрестную жизнь в феерических чёрно-белых плащах, уже не хватает.
И тогда им туда уже больше не хочется, потому что в повседневной жизни больше нет никаких черно-белых плащей – хоть на чёрной, хоть на белой подкладке, как уже не существует и прежде сведённого до минимума и института американских краснокожих вождей, сплошь воспитанных в правительственных исправительных интернатах. С заранее известным числом в 357 номинаций. При этом, в каждом из этих  детей аборигенов за пользование при общении коренным язычьем заставляли есть хозяйственное мыло, чтобы -  хотя бы, подобным образом – поотмывать им языки.
В нашем киевском интернате всё было проще. На уроках номинально звучал только украинский язык, но тут же - на переменах – уже только русская речь.
Это и был фантастический мир попеременно чёрно-белых плащей: то на  атласно-белой, а то – на грубо чёрной подкладке. Со всяческими подслушками и подглядками, доносительством и ложным попустительством по мелочам. Вот разве что только за идиш могли по-настоящему заставить жрать хозяйственное  мыло. Так и формировалась имперская советская нация.
Но, наступало время, и все интернатовские выпускники становились матерыми столпами общества и мастерили свои собственные колодцы времени, в которые пытались столкнуть всех рядом идущих.
И те, кому это хорошо удавалось, тот и был впереди колонны всей – и по жизни, и по судьбе. Так что все мы играли в детстве в чёрно-белые плащи до тех пор, пока не выворачивались наружу: кто атласно белым, а кто  и грубо чёрным колером – и уже навсегда. Вот такие из нас получались киевские индейцы. А по сути  – нанайцы на пограничном фронтире: кто имперцем, кто еврейцем, кто украинцем…
Я опять стремительно переношусь в ту самую запредельную мою вторую квартиру, которая начиналась – стык в стык – сразу за фронтальной стеной моей достаточно большой реальной домашней комнатой, за которой начинался виртуальный нездешний мир.
Там кто-то  до сих пор   крутит старинные диафильмы, словно запуская какой-то прежде неведомый мне мир. Это  – такой вот себе – нездешний оператор… И вот тебе, пожалуйста, те же гардины, те же комнаты пятидесятых, та же ветхая мебель, как и в моих прежних снах. Но – на минуточку – мебель здесь явно добротнее, и стены более обжитые. И это не моя квартира, и не квартира моих предков.
На самом деле – этот  виртуальный квартирный мир, принадлежит усопшему Тимуру Литовченко, и мне следует повнимательней посмотреть на этот ушедший мир, в который я перебрался только временно жить. Правда, только затем, чтобы понять:  а почему здесь жить как бы  можно, а в моём подобном же мире жить просто нельзя, настолько он ветхий и отстраненный.
От наших повседневных миров отторгались в вечность обетованную только какие-то мелочи. Но, всё оказалось, что  всё здесь достаточно проще - ни сам Тимур, ни его Ленка, до самой внезапной ковидной смерти, никуда с насиженного места не уезжали, и даже после их почти синхронной внезапной смерти за этим миром до сих пор смотрит мама Тимура.
И они там сами бывают, и изредка, но регулярно наводят некий порядок: ведь кому-то всё ещё нужны написанные Тимуром книги, и даже рукописи, но - больше всего -  очень востребованы каталоги каких-то прежних достойников и чубатых ратоборцев.
Сам я просто никак не пойму, как это получилось, что только этим и остался сам Тимур значим, но и здесь всё понятно: люди просто измучены, испорчены дурным отношением друг к другу, и им постоянно необходимы некие третейские судьи, особенно те, которые занимались неким национальным прошлым.
Тима и Лена этим занимались вполне плотно и со знанием дела: создавали и вели каталоги и перекрёстные таблицы усопшего воинства запорожцев, чем и заполнили мир, который остался после них на земле.
А вот в моей такой же квартире с льняными гобеленами навсегда поселилась гулкая и ветхая тишина, – ведь жильцы, прежде наполнявшие её звуками, навсегда выехали из неё прочь: и баба Ева, и дед Наум,  и младшая Тойбочкина сестрица Адочка – прямо  из глубин их патриархального Киева, в странно модерновый Чикаго, откуда и перешли в вечность.
Вот почему так и не прошли ко мне из этой вечности: ни продольные, ни поперечные волны отголосков нашей совместной родовой памяти.
Для тех, кто толком так ничего и не понял,  сейчас объясню: в детстве время обычно растекалась продольно, но – с годами – и  особенно теперь  – понеслось поперечно, и вот то, во что можно было врезаться ещё в недавнем вчера, сегодня оказалась за странно непреодолимой прорвой: за огромным разрывом времени, памяти и пространства.
И вот, для меня, этот разрыв уже более непреодолим. Он теперь стал только сухой констатацией фактов.
А вот квартиры, – а я сегодня начинал с них – так вот – вчерашние квартиры, как и все иные вчерашние миры, где-то, да и остались: либо - до сих пор тёплыми, как Тимура Литовченко, либо – остуженными навсегда, как мой собственный мир.
Всё дело здесь в том, что мой исход из моего древнего Игупца начался очень рано, когда меня,  с самого детства, на двадцать лет выгребли в круглосуточные ясли, круглосуточные детские сады и  – наконец – в интернаты, а к ним ещё на два года в армию.
То есть, я – практически с трёх до двадцати двух лет –  был изгнан из своего мира, и больше никогда не хотел в него возвращаться. Потому что именно там  был я однажды  предан – едва ли почти не от рождения –  и уже на долгие десятилетия. И даже мать моя в том мире была мне, как бы, – двоюродной теткой, и – скорее – чисто внешне я больше слышал о ней, как о фривольно порывистой женщине, чем, как о моей собственной безмерно любящей меня матери, и – к сожалению – как о женщине фабричного поведения и вздорных привычек.
Однако, как только мать заболевала, всё связанное с её уходом и достойным досмотром тут же падало на меня, едва ли не со времени её первых криминальных абортов. Так что,  услышав впервые то, что мать находится в больнице и в очередной раз меня не заберёт на выходные с моего интерната, я  стоически оставался с детьми, судьбы которых были также вывернуты наизнанку, о чём, впрочем, они уже и не тужили, а начинали строить свои миры из эрзац-подложных элементов  какого-то – не свойственного простым домашним людям –  lego. И, поверьте, у нас что-то да получалось, но, правда, не всё и ненадолго.

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть пятая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть пятая

Ирина Диденко: Графика

Что за чёрт? Кто определит мне: кто есть кто на этом застолье?! Кто здесь приглашённые в качестве гостей, а кто кунаки, и что тут делают кунаки кунаков и все прочие прихлебалы?

Батоно Веле, зачем так волноваться? Это различие определил ещё ваш покойный коллега Тимур Литовченко в своём фантастическом видении всяческих новых сект и застолий. Помнится, именно там у него были люди в чёрно-белых плащах.

- Всё верно, батоно, но странно только то, что главного вы не прикинули: ведь часть из них имеет плащи с чёрными подкладками, и это б+ольшая и не самая яркая часть, и плащи у них грубо шерстяные. Но более высокочтимые из них те, у кого плащи имеют тончайшие белые атласные подкладки. Вот это и есть ваши гости и их здесь именно по плащевым подкладкам можно узнать.

Но когда вы с  Юркой пишете песню, то  вы никогда не думаете о том, как вы будете её контролировать, и она сама обретает крылья: когда только под крылаткой плаща, когда  силой духа, а если к тому же дух ещё народный да более задиристый и земной, то не вы  уже будете решать судьбу вашего детища - оно само найдёт реи своей последующей славы и распорядится этой Славой народ - все эти кунаки и кунаки кунаков, от которых сегодня вы не в восторге.

- Что уже тогда нам прикажете делать? – Тут уже оторопел я.

- Пейте кахетинское вино из этих высоких и белых, как ваши внутренние побуждения, кувшинов, и старайтесь быть к людям мягче,  поскольку их мировоззрение более полноводно и более широко значимо для собравшихся здесь людей. И если они при своём отличном от вашего мировоззрения прислушиваются к вашей песне, то эта песня будет тому виной, а не ваши душевные чики-брики. Значит, это песня зашла в народ, и народ поддержал эту песню, подхватил её сделал своей. И только тогда зазвучала она уже самостоятельно вне времени и пространства, без надёги на вас!

Да и разве можно понадеяться на вас, интитюльки? Выхлесты вы туевы в ваших этих псевдонародных белых плащах…

Как ни крути, а кандидаты в этих только в туда-сюда около всяческих плащах! А ведь, по сути, вы до сих пор не отвыкли ковыряться в собственных глубоких носах: кто жирными пальцами, кто тощими разномастными доктринами, кто нелепыми постулатами… Эх вы, так и не понявшие главного: да всем им просто дело ни до одного из вас.  С этим и живите и пейте по жизни один кислый квас! Ведь всё  дело в подкладочных!

А всё потому, что на деле и атлас подкладок скользкий, и сами скользкие и пространство скользкое вокруг вас с юркими чудаками, и не имеет это пространство ни к каким простым кунакам ни малейшего отношения! Просто регулярно молите бога, чтобы эти сирые кунаки сделали бы и вас кунаками, и научили бы обращению с истинным Богом. А иначе, зачем вам молиться, если не  назначено возродить в себе истинную веру в мир, в котором вам было назначено сущностное начало, от которого вы чуть было не отчухрынились.

- Ну да, народ на сей раз поддержал, если не вас, то вашу песню. И это песня теперь, а не вы, расправила крылья! И отныне эти кунаки теперь не только ваши друзья, но и ваши Хранители в виде ваших же неярких, но повседневных земных ангелов, которые безусловно подточили ваши воздушные замки из слоновой кости, и теперь вам в них не комильфо: вот потому вам сегодня надлежит возвращаться к людям… К тому же и командировка в это сновидение ваша закончилась. Рота подъем, выходи строиться!

- Это почему же? – крайне решительно запротестовали мы с Юркой.

- Потому что весь ваш нынешний сон и вашу ещё не спетую песню прервали такие же мелкие, но очень благородные в себе и исключительно для себя люди, которые решили, что вы не доросли до своей песни, потому что не досочинили себя…

Вот в чём собственно и состоят их  общие недовольства. Так что петь они теперь будут сами  - без вас, и со временем переиначат и мотив и слова… Так что вам в жизнь, а они продолжат петь уже без вас к тому же после вашей обильной для них сирых трапезы - все они уже поели ваших вареников с мясом, а, значит, тем самым подтвердили свою скорую смертность, но коды их голосов достанутся их потомкам и те уже подтянутся и подпоют эту песню, в которой уже не останется ни единого слова и ни единой ноты от вас и ваших усилий. В истории так уже было,  и не однажды.

Правда, завтра эта новая песня где-то переломает вчерашний единый строй и станет их внутренним содержанием, навсегда выпрямив их сущность, и тогда, возможно, они вновь обретут себя и снова станут людьми. Только за этим они вас и позвали в этот остывший ваш сон. Пробуждайтесь… А с этим shat up и wake up!

- Но почему всё всё-таки происходит всё именно так? – тут же захотелось проанализировать и подумать: ведь где-то и впрямь вихрились и множились всё новые и новые музыкальные линии, ведя нас к истокам древнего логоса и давно исправленных звуков, которые прежде были доступны только далёким предкам. И тогда песня обретала совершенно незнакомое прежде второе звучание и уводила на глубину, разрушая мнимы духовный … - Так что прощайте и пробуждайтесь…

Тут уже и до Мелкого  стало доходить, что   у вас на нашей  грешной Земле никакой на самом деле сам он человек не случайный, и создан не для того, чтобы прожить шлопером дорожным по поездам, в которых его редко кто мог поймать, но вот поймали же, сломали хребтину и выбросили из поезда на  полном ходу, с правом на посещение грешных снов.  

Последние слова, которые он услышал был примерно следующими:

- Так ты говоришь, не поймаете вы меня, мол, юркий и изворотливый я, мелкий шустрый… На все уловки есть монтировка, гаденыш ты, Мелкий… Вот и лети птицей вольною и пусть вагонные пары тебе споют за упокой твоей воровской тухлой душонки, ведь что-то в жизни ты так и не понял. Аминь!

Так и не сумел им Мелкий ответить, мол, никогда не берущийся за куш  к которому он не дюж, не знает об этом заранее…

Рота подъём выходи строится. – Вновь прозвучало при окончательном пробуждении жизненных озверенышей.

Господи, да откуда же всё это нахлынуло?

Как откуда?! Из соседней подворотеньки жизни: так уж случилось, что по подворотням нас не раз потаскало, оттого-то на впредь жизнь уже от них воротила при каждом новом жизненном поветрии. 

И не пиши мы песни, и не роняй в них звуки, которые становились кодами, были бы и мы безмолвными и безликими без явными и наклонёнными по любому поводу. Но рождённые нами звуки всё-таки имели особую цену, и  за неё нас и держали в жизненном полете на бреющем, за то как видно и были нам благодарны и окрестные кунаки, и кунаки кунаков, безвольно подошедшие к краю бездны, из падения в которую мы их и вырвали… на самом краю бездны из собственных несовершенств, которые и превратили всех этих кунаков и их кунаков в мелких  озверенышей жизни, за которой они скрыли свою истинную первосуть - растворили её, размазали и обрядились в плащи с белыми атласными подкладками, в р и нелепом желании стать дл всего окрестного мира судьями.

Но наша жизнь продолжалась… А для людей, пришедших в этот странный казалось бы со останется главное: если даже переиначить все слова, звуки и краски, всё равно останется Знак, что однажды  эти люди запели!

Мимо проплывала череда дней и событий, всяческих поступков и дат, мы с Юркой расходились по в параллаксу времени в жизнь:  в свои окрестные неписаные миры, в которых жили старые и новые звуки, рождавшие неожиданные и чуть даже волшебные созвучия слов, к которым пристывала та или иная мелодия и рождались новые песни, которые нам ещё только предстояло трепетно создать и услышать, хоть Юрка и строчил в эсемесках, что новых мелодий у него уже не осталось, и даже уже срывался ворчать.

Но ко мне и в новые сны, как и накануне, но уже значительно позже приходили какие-то давно забытые вчерашние наития и ощущения,  хоть и чаще всего детские, когда всё можно было переиначить, перенаправить, переназначить и переправить через какие-то ещё не разошедшиеся расщелины боли.

Решил бы тогда я жить по-другому, то и итоги бы в конце моего земного пути были бы иными. Но мы уже выбрали свой путь и шли по нему припеваючи без оглядки на тех, кого это решительно не устраивало или только как-нибудь раздражало.

Именно так мы писали и продолжаем писать свои песни, постоянно развивая свой совместный талант, на который нас сподобили советские интернаты  порой и под грохот уже не пионерских, а иных барабанов  уже не интернатовских барабанов повседневной, поседевшей от постоянной серости жизни.

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть третья

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть третья

Ирина Диденко: Графика

- Ну, проходите, болящие… Или не болящие? Тогда зачем пожаловали: какие у вас вавки из-под прилавка? Температура, кашель, озноб?

- Да нет, Надежда Филипповна, мы просто пришли попить к вам чая: у нас есть свои бублики и халва.

- И во сколько вам обошлось это яство?

- Пятьдесят семь копеек, - не сморгнув и глазом бойко сорвал Мелкий.

«Вот уж врёт, совершенно умалчивая про мой дополнительный рубль», - подумал про себя Шкида.

- Ладно, садитесь, коль пришли, в знакомом Николаю уголке  за медицинскою шторкой, - пировать, так пировать. Вам чай в стаканах или в чашечки наливать?

- Надежда Филипповна, мы сюда пришли за домашним теплом, давайте в чашечки. – Перехватил инициативу пожилой медсестры Мелкий.

- Хорошо, прошу всех к столу, - еще раз пригласила за стол интернатовских семиклассников сердобольная Надежда Филипповна. Давайте. Только я вам чай с вашими милыми гостинцами, а вы мне что?

- Тут дело такое. А то что Шкида, да вы об этом наверняка знаете, прежде был простым тихим лунатиком, но после того, как его пролечили, видит странные сны. Это же по медицинской части?

- Наверное, да, но у нас ещё нет школьных психологов… Может быть, когда-нибудь будут. Так что это ко мне. Так о чём ваши сны, юноша, по какому такому поводу? – Теперь уже ко мне обратилась Надежда Филипповна.

- Пусть он сам обо всём вам расскажет, - было затороторил Мелкий.

- Пусть сам и расскажет, а ты, Коленька, помолчи. - Ну рассказывай, - окончательно соглашается выслушать Шкиду милейшая Надежда Филипповна.

И я очень путано начинаю рассказывать о том, что, начитавшись Низами, я вдруг ясно увидел гарем самого падишаха, а дальше вот что…

«И сказал своим женам и наложницам падишах:

- Та из вас, кто отыщет в гареме три чёрных страусиновых пера, станет моей любимой женой, а всех прочих я закрою на замок на неопределенное время…»

Какой же злобный у тебя во сне падишах, Шкида.

- Ну да, -  невольно соглашаюсь я. А сам тут же просто опешил:

- Так вот, и говорит падишах: «Есть среди вас, жены мои и наложницы, такая женщина?

Ту одна из тех женщин вдруг говорит падишаху:

- Есть! А у меня есть даже целых четыре чёрных страусиных пера!

- Я тебе, женщина, в это просто не верю, -  говорит ей падишах. - Накануне я лично приказал прибрать до единого перышка весь гарем, а затем подбросил в него всего только три страусиновых перышка! Как после этого у тебя оказалось целых четыре пера? Не значит ли это, что ты сама готовила этот подлог? Этим ты доказала, что можешь быть только очень опасной и не преданной и корыстной! 

И он приказал тут же казнить эту плутовку.

- Господи, страсти-то какие, - захлебнулась искренним волнением Надежда Филипповна. - И что, даже во сне никто её не пожалел?

- В том-то и дело, Надежда Филипповна, что жалеть её было некому. Все они – эти барышни были в равных условиях. Все хотели понравиться падишаху и занять главенствующую позицию в его царском гареме.

- Да уж прям и впрямь в твоем сне, Шкида, как в жизни, неожиданно согласилась Надежда Филипповна… И о чем, по-твоему, был этот сон? 

- Да как вам сказать, Надежда Филипповна, - философски ответил за приятеля Мелкий. – Там  у него во сне была еще одна очень странная персона.

- Впрямь интрига какая, - удивилась добродушная медсестра. – И кто же она?

- Вы не поверите, - разухарился Мелкий. -  Там оказалась ещё одна молодая женщина – такая высокая и красивая…

- Ну, против тебя, Шкида, любая мало-мальски симпатичная женщина будет казаться красивой, а то, что еще и высокой, так это  потому, что ты ещё не вырос… Не расстраивайся, ну-ну…

- Так вот у неё в руках, - не замечая иронии Надежды Филипповны, продолжил Колька, - почему-то оказалось очень тонкое, почти воздушное золотое перо, которого и сам тот падишах с роду не видывал…

Какое-то время мальчишки громко сёрбали чай.

- Так что же, она там во сне была как бы шамаханской царицей или, почитай, что жар-птицей или диво-девицей? Во сне и не такие сказки бывают, особенно, когда проходят сказки Пушкина по внеклассной литературе… Они, кстати, в библиотеке на одной полочке с Низами расположены. Ещё совсем новенькие. Только что их прислали из районного бибколлектора, а вы уже из них на сон грядущий девиц себе нахватали…

- Нет, Надежда Филипповна, - решительно возвратил Чмыхало. – Дело как раз не в этом. Мне и вовсе некогда в библиотеку ходить.. Просто утром Шкида сказал, что это ему его будущая жена сквозь сон приходила.

- Надо же страсти какие, - опять же подыграно охнула Надежда Филипповна. - И чем дело кончилось?

- Тем, что во сне не Шкида, а падишах взял её в жёны!

- Ну, позвольте, она же и до этого была в его гареме. – Неожиданно возмутилась Надежда Филипповна. 

- Да, была… - внезапно согласился с пожилой медсестрой Шкида, -  да только была она подневольно, а тут вдруг сразу стала вольной и самостоятельной женой падишаха. Вот!

- И ты промолчал? – грустно переспросила у Шкиды Надежда Филипповна и пристрастно посмотрела на веснушистого мальчишку. 

- Эх, ты Шкида … шкеты вы, а не будущие королевичи. Как же ты ее уступил? Ведь она же твоя будущая жена!

- Так он же это, как вы сказали, Надежда Филипповна, ещё не вырос. Одним словом – молокосос! Вот и не осознал, не постиг всей глубины кризиса жанра.

- Какого жанра? - не поняла Надежда Филипповна.

- Семейного… - внезапно резюмировал Мелкий.

- Знаете, парни, чай вы уже попили, а мне здесь еще работать, те же вновь поступившие медикаменты разбирать. Так что халву и баранки вы уже доели. Вот и ступайте с богом: рано вам ещё играть в царя из теста и жар-птицу невесту. Шлёпайте-ка вы в жизнь подрастать, к тому же скоро отбой. Но вот что я вам точно скажу: каждый ещё отыщет и свою жар-птицу  и толковую молодицу. Но только ко времени. А вам самое время идти на отбой. Так что спокойной ночи, вечные голуби, спать!

С тем мы и отправились в спальный корпус.

- Я так и не понял, - сказал Чмыхало, что в том плохого, что она стала женой падишаха?

Надежда Филипповна только крякнула:

- Вроде бы уже подрастающие подростки, а всё никак не поймёте, что своего личного счастья никакому падишаху не следует отдавать…

Стареющий Шкида давно уже ребенок, и сны у него сегодня совершенно другие, не детские…

Сацебели...С этого всё началось: острая грузинская приправа к мясу плотно вошла в наш нынешний рацион. Ведь  мы с другом на творческой встрече в Грузии, в горной местности, живём в небольшом бунгало странной конструкции. Перед ним почему-то, сколько взгляд не веди, огромное строение в виде почему-то временной летней веранды, хотя в окрест далеко не тепло.

Внутри этой веранды  поставлены праздничные столы  - строго один за другим, с небольшими раздвижками для поперечных лавок, там же и по две продольные лавки. Но сейчас эти раздвижки убираются, и столы соединяются в какую-то бесконечную анфиладу, перед которой хожу я со  странно умным видом, до тех пора пока не приобретаю озабоченный вид - как мне  осуществить здесь свой замысел предстоящего торжества? 

Ведь у меня всего четыре килограмма говяжьей вырезки. А я хочу, чтобы готовить пищу пришли местные искусные кулинары и налепили очень острые и вкусные вареники с мясом и луком. 

В нашем нас бунгало нас двое да ещё наши жёны. Юрка ушёл на женскую сторону и говорит о чём-то там с женщинами, а я остался распоряжаться снаружи.

- Кто из вас главный кулинар? - спрашиваю я у собравшихся. Отвечает за всех самый мелкий, почему-то очень выразительными и знакомыми чертами лица. Неужто ли это сам Мелкий?

- А вот эти двое, кто они и зачем?

-Это мои помощники: один по луку, а  второй - по сацебели: грузинские вареники без дополнительных рук по шинковке лука и приготовлению сацебели – это уже не кахетинские вареники.

- Ладно, пусть остаются:  что-нибудь и они будут делать. Так что делайте, но  так, чтобы всего всем хватило.

-  А сколько вообще всех вас будет?

- Ну, не знаю… Если скромно, то  кругом-бегом человек двадцать, а не скромно то от силы всех пятьдесят.

- Ладно, делайте, но чтобы всё было тип-топ.

Мы расстаемся: мы своё слово сказали и ушли в пристройку, а наши стряпчие ушли  делать вареники, или даже пить, кутить, отбивать и фаршировать ии даже кипятить и умаслять эти вареники.

В это время из женский половиной нашего бунгало вышел зевающий в полный рот Юрка. – Шкида, почему ты попросил большой алюминиевый таз и к нему четыре килограмма риса?

- У нас всё обычно проще, - наговорил мне Юрка. - Сейчас из четырех килогамм мяса надо сделать 50 порций вареников? Изволите, будет только рубленный лук и мясо. А если понадобится, скажем, вдвое больше, тут уж потребуется лаваш. Много моченного лаваша. Ты на это не отвлекайся, там же всем заправляет Мелкий, а он повар битый. Хоть и без надлежащего знания. 

- Да как же так, - пробую я возражать.

- А тебя это трогает, дядя, -  говорит мне Юрка. - Одним словом, я ушёл. А ты со своими варениками сам разбирайся, но только сам их не ешь! Кушать мясо во сне -  плохая примета! А на веранде уже появилась и огромная кастрюля с водой и совковые армейские полумиски со сливочным топлёным маслом,  другого в Грузии отродясь не водилось. Дальше больше, совершенно ниоткуда вдруг воникли какие-то высокие кувшины, расписанные фиолетовыми лилиями, и потянулись к столу какие-то мужчины а с ними с женщины в неописуемом даже во сне количестве.

 - Вах! Да, кто все эти люди? – почти панически спрашиваю я у своего кулинара.

- Те двое, что со мною пришли,  помощники, а все прочие - это кунаки и кунаки кунаков… Без них тебе в Грузии не обойтись: это друзья и помощники моих помощников по части поесть да и выпить всегда найдутся… Видишь, вот одни несут вино, вторые бокалы, правда, все для себя… А третьи уже подставляют просто гортани. И тем, и другим надо будет налить… 

- А как же творческая интеллигенция?

- А она с другой стороны подтянется - ты за них не волнуйся, они завсегда из Тбилиси в любую точку страны поспеют - ты только пообещай им попить и поесть. А если ещё и попеть, то и вовсе их будет река полноводная.

- Но мы настолько их не рассчитывали! 

- Кто мы, дорогой? 

Юрий Контишев:«Близость счастья», текст совместно с Веле Штылвелд

Юрий Контишев:«Близость счастья», текст совместно с Веле Штылвелд

Эпиграф : «Час зачатья я помню неточно…» В.С. Высоцкий

Меня с утра нашли в белёной хате,

Где за окном мытарились шмели,

Где яблони трясли до белых пятен,

И сакуры среди зимы цвели.

У бабы Евы квач в руках и тазик…

Родился внук, а хата не была

Столь белой, как заснеженный проказник

Из лепестков цветочных и тепла.

И баба Ева в тазике гасила:

Немного известь и премного свет.

А Украина наливалась силой,

Под счастья близость … через пару лет.

А по двору в прицеле ходят люди

и где-то за спиной война прошла.

Приплод младенцем, значит, радость будет.

Все говорили, – Тойба родила...

А я орал средь хаты у простенка -

Здесь снов не будет, будет только боль.

Молчать пора! - к спине прижми коленки

И пробивайся, выстрадай любовь,

И упирайся в радости и муке,

В надежды и земные горбыли,

В окрест тебя не только люди-суки,

А ссученные нелюди земли.

Отыщутся и те, кто бит бывало,

На тридевятом шквале устоял,

Будь мужиком, прихлопни поддувало,

Чего орать, ведь не в ГУЛАГ попал.

Ну, вышкребли тебя в большую зону, 

Ошкерся перед штурмом мозговым,

Не верь, что здесь нет счастья и озона,

И похвалы с халвой без пахлавы.

Я жрал халву и подрастал немножко,

Но - каждою волшебною весной

Рвалась ко мне из мира неотложка -

Пора назад? – Но шёпот - я живой!

Так и живу, всё потому, что смею,

Надеяться, любить и говорить.

А дед Наум, из вечности довлея,

Всё требует являть почаще прыть...

И я являю - вновь цветут каштаны,

И божий лик  являет волшебство…

И неотложка мчится сквозь туманы.

Но я обвык, поэтому живой...

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть вторая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть вторая

Ирина Диденко: Графика

При своём негромком звании санитарного врача Надежда Филипповна с нередкими фронтовыми найдёнышами справлялась сама, но изредка привлекала одного-двух санитаров. 

На одичавших малышей не кричали и даже не журили, но порой крепко держали в руках, пока она обрабатывала их язвы и вавки. Затем большие группки первично накормленных  и отмытых детей фронтовыми самолётами едва ли не директивно увозили на большую землю. Многие из них больше никогда не возвращались в пределы Украины, Белоруссии и даже Польши. Они навсегда становились советскими сиротами с отключенной генетической памятью.

Никого из них позже Надежда Филипповна не встречала, поскольку многих из них отправляли в детские дома за Урал или в далёкий солнечный Узбекистан, если, того требовала болезнь – и тогда по профилю заболевания их принимал солнечный Ташкент или даже почти сказочная и немыслимо жаркая Бухара, - если эта болезнь имела название туберкулёз. Хотя с Бухарой был явный перебор, а вот Ташкент в те военные и первые послевоенные годы по числу скрытых диссидентов и отсидентов напоминал как бы даже Москву, но только навыворот.

Что же до прифронтовых детей, то со временем они поглощались «сталинскими фабриками людей» наравне с детьми матерых «врагов народа».

Тех, кого называли «сталинскими детьми», не могло быть ни отцов, ни матерей: их «родителями» становилось государство. Для этого в спецлагерях женщин заставляли выполнять демографическую программу. Существование «лагерей по воспроизводству людей» могло бы остаться тайной, если бы не воспоминания очевидцев. Они родились вне брака – на тюремных нарах, за колючей проволокой. В метриках у них значился почтовый адрес одного из лагерей, где совместно отбывали наказание мужчины и женщины с большими сроками заключения.

С зон такие дети попадали в элитные детские дома, где их сытно кормили и добротно одевали. Справки детей «сталинских отщепенцев» стали получать со времени и дети фронтовой полосы… Мало кто из них через годы мог вспомнить незабвенного участливого военного санитарного врача, но сама Надежда Филипповна никогда о них не забывала и помнила. Ведь в те годы «не забывать» и «помнить» было двумя совершенно разными понятиями… Помнить об этих детях было обычно некому.

Изменники родины», «английские шпионы» и «расхитители социалистической собственности» пасли скот, выращивали свиней, гусей и кур. А еще… рожали детей. 

Малюток, рожденных на зоне, называли «сталинскими детьми».

Женщинам-заключенным внушали: «Хотите искупить перед государством свои грехи и выйти досрочно на свободу? Пополняйте население страны». И зэчки, посаженные «за иностранцев», «за три картофелины», «за горсть зерна», оторванные от дома, рожали.

Детдомовское свое детство сталинские дети вспоминали как сказку:

Несмотря на сложное послевоенное время, их наряжали как кукол и даже зимой давали фрукты.

С ними  работали лучшие из педагогов, к воспитанникам приходили преподаватели из художественной и музыкальной школы. «Дети Сталина» должны были вырасти всесторонне образованными людьми.

Дни рождения в детдоме отмечали четыре раза в год. «Весенних» поздравляли в мае, когда яблоневый сад под окнами утопал в цветах. Нам дарили кукол, детскую посуду, нарядные платья, мальчикам – матросские костюмы, механические игрушки. 

- Я всегда думала, что родилась в мае. А потом в личном деле увидела дату рождения – 19 марта.- Позже рассказывала моей сердобольной матери Тойбочке прежде сталинская девочка Ира.

Парадно-нарядная жизнь закончилась в пятьдесят третьем году, когда умер «отец» Сталин. Детдом из элитного учреждения превратился в обычный казенный дом. «Детей Сталина» стали предлагать на усыновление. Покорные судьбе приживались, непокорных стали спешно принимать создаваемые по всей стране во времена «оттепели» интернаты. В том году немногочисленные сталинские дети конкретно в нашем интернате были выпускниками, но влияние их на «малышевку» было огромным. Классы на школьные линейки и в столовую, а также на отбой в спальный корпус ходили строем. И это было только внешним признаком всепоглощающей нас интернатовских зоны.

Прошли годы, прежде чем Надежда Филипповна состарилась, и пошла работать медсестрой в районном киевский интернет, где хватало  и своего горя, и своих безнадежных подростков. В те годы, когда расформировывались притюремные сталинские интернаты, в которых от младенческих ногтей буквально по-сталински воспитывали детей врагов народа. Их и разбрасывали по новоявленным интернатам возникавшим как дождевые грибы в пору хрущевской оттепели.

Таких Надежда Филипповна лечила не только на многочисленных медицинских, но и дополнительных профилактических осмотрах, во время которых она успевала лечить не только тела, но и души этих маленьких человечков. Правда, всего этого мы толком не знали. Всё это было за кадром: всего этого как бы не было… А затем появилось поколение неприкаянных пацанят, чьи родители оказались накануне лишение родительских прав по разно всяким взрослым поводам, о которых в школах обычно не говорили, даже в новоявленных школах-интернатах моего горького детства…

Лёгкий стук в белые двери интернатовского медпункта, который располагался по коридору как раз напротив кабинета старшего воспитателя, рядом с ней каптёркой, в которой по вечерам жил-творил художник Вадим – вечный полставочник и подъедало. Он подрабатывает в качестве местечкового господина оформителя, и о нём как-то надо будет рассказать здесь особо… 

- Кто там? - привычно мягким голосом дружелюбно спрашивает Надежда Филипповна со своего закрытого кабинета.

- Кто там? – ещё раз повторяет она.

- Это я, Надежда Филипповна, Колька.

- Кольки на базаре семечки продают - открывая кабинет, столь же мягко, с явной укоризной говорит Надежда Филипповна.

- А что это за депутация? -  спрашивает она, увидав рядом с  Мелким Чмыхало меня, нового одноклассника и невольного адъютанта Кольки Чмыхало.

У самого у меня школьная кличка Шкида, и я не с большой радостью хожу хвостиком за этим хулиганистым остолопом, просто по понятию Колька я должен быть его адъютантом, и я, как бы не возражаю, хотя самому мне лучше бы прочитать какую-нибудь книгу, того же шикарного Низами. Но здесь дело такое: почему-то сейчас как раз возник период, когда Кольку начали все жалеть: то ли что-то открылось для взрослых по отношению к этому парню, то ли сам он, взрослея, очевидно сумел убедить их изменить к себе отношение… И теперь ходить при нем в адъютантах стало даже престижно, ведь отныне он был на слуху да к тому же при нём было ещё безопасно. Любое новое знакомство Мелкий начинал с драки. Прежде от него досталось и мне. Спасли очки. Бить их мелкий не стал. Платить за них было бы ему нечем, потому он и ограничил смазанный мордобой двумя выразительными оплеухами, пунцовости от которых не сходила с лица несколько дней. Так мы и познакомились.  К тому же нас засек и свехрнаблюдательный Виталий Гестапович, который отродясь никого чаями не жаловал.
- Ты слабак, - обращаясь ко мне. строго изрек он. А ты Николай, тот еще грешник. Так что отныне вы оба будете ходить ко мне два раза в неделю…

- В качестве кого? – напряженно поинтересовался Мелкий.
- В качестве участников кружка археологии. Вам понравится. Каждый вторник и пятницу строго с четырех до пяти часов дня…
- Это не возможно, Виталий Остапович, я в это время хожу на каратэ!
- Уже не ходишь, ни на борьбу, ни на дзюдо, ни на каратэ. Пришло предписание из райотдела милиции: таких, как ты, ограничить от подобных кружков. Отныне ты его адъютант.
- Да я никогда не буду отвечать за Шкиду.
- Будешь, ты за Шкиду, а он за тебя, Мелкого. А теперь взяли в руки «катюшу» и пошли полировать коридор.
С тех пор мы часто полировали коридор, ходили на кружок археологии и учились отличать архаров и арамейцев от данайцев,  тавров и гуннов от скифов, и так по мелочам: гиксосов и народов моря от микейцев и арамейцев и иную прочую лабудень…