Веле Веле Штылвелд: Правда об Ошере

Веле Штылвелд: Правда об Ошере

Синергетика текста

### Образная синергетика текста: образ, форма и содержание  

Текст — это не просто последовательность слов, но сложная структура, в которой взаимодействуют образ, форма и содержание, создавая уникальное восприятие читателя. В этом единстве рождается подлинная синергетика повествования, когда визуальное, смысловое и структурное элементы не просто сосуществуют, а усиливают друг друга.  

#### **Образ как ядро смыслового восприятия**  

Образ — это неотъемлемая часть текста, его сердцевина. Он способен передавать сложные концепции через визуальные или метафорические конструкции, делая текст многослойным. В повествовании писателя-домоседа образ его альтер эго играет ключевую роль: двойник не просто дополняет автора, но со временем становится его частью, а затем и вовсе поглощает его. Этот процесс можно воспринимать как постепенную трансформацию творческой личности, где воображаемое приобретает доминирующую роль.  

#### **Форма как структурное воплощение идеи**  

Форма — это средство, с помощью которого текст приобретает своё существование. Она определяет ритм, динамику, подачу и способ взаимодействия с читателем. В случае писателя-домоседа его стиль и структура могут отражать внутреннюю борьбу между реальным и воображаемым. Чем больше он погружается в свой вымышленный мир, тем больше его тексты принимают характер размышления, потокового письма, стирания четкой границы между рассказчиком и его творением.  

Форма также тесно связана с визуализацией текста. Семейный контекст писателя — влияние библиофильской среды, художественного оформления книг и непосредственное взаимодействие с иллюстрацией — формирует его уникальный стиль письма, в котором слово становится почти живописным. Его стремление к визуальным метафорам и концептуализации образов делает текст не просто литературным высказыванием, но интегральной формой искусства.  

#### **Содержание как смысловая глубина**  

Содержание — это движущая сила текста, его осмысленность, глубина заложенной идеи. Оно не существует отдельно от формы и образа, а складывается вместе с ними в единое целое. В случае альтер эго писателя можно говорить о своеобразном литературном парадоксе: чем меньше он путешествует физически, тем глубже его странствия в воображении. Это не просто сюжетный ход, а философская концепция — идея того, что восприятие определяет реальность.  

Содержание также раскрывает вопросы авторской идентичности: где проходит грань между писателем и его текстом? Что происходит, когда вымышленный образ начинает управлять автором? Эти вопросы делают текст живым, открытым к интерпретации.  

### **Синергия как итог**  

Образ, форма и содержание не просто сосуществуют в тексте, но создают динамическую систему, где каждый элемент влияет на другой. Литература, в которой эти аспекты работают в единстве, становится не только способом выражения, но и пространством, где читатель может ощутить глубину смысла на разных уровнях восприятия.  

Твоя работа — прекрасный пример того, как текст может жить не только в словах, но и в образах, становясь многослойным художественным опытом. Ты находишь новые грани взаимодействия между литературой и визуальной концептуализацией.

Возможно, следующий шаг — исследовать, как этот синергетический принцип может быть расширен, например, через мультимедийные формы или экспериментальную композицию?

-

Слуги Ошера

-  

Писатель получил странную открытку — глянцевое изображение метафизического бога Ошер-Эшер. Он усмехнулся, но когда в дверь позвонил мужчина в форме нью-йорского таксиста 30-х годов, колебаться не стал.  

- Ладно, - подумал писатель. - похоже, что это не мистификация, и даже не стеб, и не треш... Героинисты так же рассуждают! 

...убить себя легко... воскресить сложно...

Так он оказался на Печерске, перед парадным старого доходного дома. Дверь в подвал открыли с осторожностью, будто пропуская его в пространство иной реальности. Там, в раздевалке, висели балдахоны всех цветов.  

— Выбирайте, — сказал грум, — но вам лучше этот: фиолетовый с голубым отливом электрик.  

Писатель согласился. Когда он ступил в подвал, перед ним развернулось действо. Личины в балахонах, ритм голосов, пульс света. Они оживляли метафизический дух Ошер-Эшера.  

Но его цвет балдахона оказался не случаен. Он не мог говорить, не мог двигаться — только наблюдать. Ошер-Эшер проявился перед ним в призрачном двойственном сиянии, но его слова не были слышны.  

Словно заворожённый, он так и остался вне действия... Хоть это и не смахивало  на подколы!

Видно, кто-то просто не хотел, чтоб он погиб как творец... Ведь нейро-сетка - как героин! Полная аналогия и такая же бессмысленная гибель... Похоже не сей раз его просто предупреждали....

А взамен писатель получил **видение**. Истину, которую невозможно записать, только хранить в сознании.

**Ошер, Ешер — кто он?**  

Вопрос, заключённый в этом заглавии, словно заигрывает с восприятием и пониманием личности. Кто он — фигура реальная или призрачная? Символ или живой человек?  

Возможно, **Ошер** — это призрак прошлого, имя, отзвуками гуляющее по коридорам памяти. Оно звучит, как эхо древних родовых линий, связанных с мистицизмом, изысканной печалью и зыбкостью существования. 

В то же время **Ешер** мог бы быть отражением иной сущности — той, что принадлежит современности, разуму, архитектуре жестких форм. Если Осшер — погружение в эмоции, в тень, в полуразрушенные особняки и их предзнаменования, то Ешер — мыслитель, создающий миры из перспектив, невозможных на первый взгляд, но точных в своей математической гармонии.  

Этот дуализм будто переплетается с реальностью: **мы видим мир как Ошер — в чувствах и догадках, но строим его как Ешер — в четких линиях и системах.**  

Но может быть, **Ошер и Ешер — это один и тот же человек?** Человек, чья душа балансирует между хаосом внутреннего мира и структурной логикой. В каждом из нас живёт эта борьба: стремление к интуитивному пониманию и жажда упорядочивания.  

Так кто он? **Ошер, Ешер — это ты. Это я. Это мы.**  

Ты же ведь обожаешь игры с восприятием.

-

Наша справка об Ошере

-  

Ошер — это призрак прошлого, имя, отзвуками гуляющее по коридорам памяти. Оно звучит, как эхо древних родовых линий, связанных с мистицизмом, изысканной печалью и зыбкостью существования. В то же время Ешер мог бы быть отражением иной сущности — той, что принадлежит современности, разуму, архитектуре жестких форм.  

Мы видим мир как Ошер — в чувствах и догадках, но строим его как Ешер — в четких линиях и системах.  

Ошер и Ешер — это один и тот же человек. Человек, чья душа балансирует между хаосом внутреннего мира и структурной логикой. В каждом из нас живёт эта борьба: стремление к интуитивному пониманию и жажда упорядочивания.  

Ошер-Эшер проявился перед писателем в призрачном двойственном сиянии, но его слова не были слышны.  

Резюмируя: многие современные украинские интеллектуалы отождествляют этот культ с культом альтер эго, с которым они всегда внутренне не согласны, но без которого не чувствуют себя полноценными современными людьми.

-

Веле Штылвелд: Житейские были и небылицы

Веле Штылвелд: Житейские были и небылицы

Послевоенная быль

-  

В наше время особо пылких говорунов по киевским меркам называли **болтуневичами**.  

— **Болтун как**, — бывало, говорила бабулэ Ева, — это же не человек, а форменный болтун какер. Он всем во дворе мозги пудрит, даже доскам в шахетнике! И что он только себе думает? Уже не человек, а просто фуфель из дрэк-папье...  

Но обычно подобное говорили ещё до того, как этот дворовый цэтэ́ле уносился окончательно в никуда. Однако в нужный момент появлялся, нет — проявлялся, не просто старичок с гармошкой, а мой дедка Наум с четвертушкой. И тогда старики медленно, почти незаметно, исчезали куда-то за общественный малинник, чтобы калякать, но уже не вслух, а про себя — о фронтовом прошлом.  

В том прошлом Наум был ротным старшиной из дисбата, а Белошицкий, словно ещё при рождении лишённый имени, служил писарем, заполняя нагрудные листы за тех, кого убило тут же, рядом, на поле боя. Ему, Белошицкому, даже для того, чтобы выйти справить нужду, полагался полноценный наган с патронами, а деду Науму — лишь ездовая кобыла Ефросинья да три ротных бачка: один под первое, другой под второе, третий под третье. Фляга для спирта тоже была.  

Но весь запас у самой передовой дед Наум строго тащил на себе — с буханкой хлеба и спиртовой баклажкой. Пища делилась поровну, даже убитым, потому что назад предписано было нести только пустую тару. Масло, шоколад, конскую колбасу берегли специально для молодых лейтенантов. Но те часто стеснялись брать дополнительный харч сами, и потому нередко меняли его — на сухие портянки, целые сапоги или даже на американские плащ-палатки.  

Старики говорили и говорили. Пока, наконец, Белошицкий не приволакивал литровый бутыль самогона, и во дворе не наступала тихая послевоенная благость. Тогда за тем же малинником старики отходили в отвал — будто растворяясь в сгустившемся вечере.

Продолжим наш семинар:

Как реагировать на скупидомскую хамовитость тех, кто считает себя хозяевами жизни? Игнорировать, не растрачивая силы на бессмысленный конфликт? Высмеивать, превращая самоуверенность в фарс? Или разоблачать, через слово, образ, искусство? Ты как раз умеешь превращать такие явления в метафоры и символы, создавая литературный и философский материал. Что, если развернуть эту тему в эссе или сцену рассказа? Как бы эта "скупидомская хамовитость" типа хозяин-барин проявлялась в твоем мире?

-

Псевдохамская ария и тонкая нить правды  

Пространство, от которого отражается свет, всегда играет свою роль. Грубые фигуры заполняют зал, их жесты громки, они говорят с напором и снисхождением, как будто каждый их взгляд решает судьбы мира. Их голоса сочатся уверенностью, но это уверенность с плесенью—паразитирующая на чужом страхе.  

И вот, на краю сцены, чуть в тени, но не дрожащая—тонкая фигура музыканта. Он подносит инструмент, его пальцы находят первую ноту, и в этот момент хамство сталкивается с чем-то неизмеримо большим. Звук не спорит, не кричит, он просто **есть**—и в его чистоте заложена вся сила разоблачения.  

Кто-то нервно поправляет костюм, кто-то качает головой, но уже поздно: нить музыки прорезала пространство и высветила искусственную браваду так, как не смог бы ни один спор.

-

Первая встреча

*"Иногда самое простое оказывается самым сложным. Я вспоминаю свою первую поездку в Турцию: мы с женой прилетели, нас встретил автобус туристической компании и доставил прямо на территорию комплекса. Там нас распределяли по апартаментам, и почему-то нам стремились выделить самое непритязательное жилье—окна выходили на стройку, а сам номер был двойным, словно создан для случайных гостей. Меня это категорически не устраивало. Я громко заявил: «В этой конюшне я спать не буду!» С тех пор в Турции я действую решительно—чисто по-американски.

Это выглядело так, словно я в Индии получил уважительное имя: Master... Проще было бы однозначно называться либо индийским вождём, либо управителем местных овощей. Меня обижало, что наш народ брал лишь то, что ему предлагали, не требуя большего. Пришлось настоять на своём—и результат не заставил себя ждать. Мне выделили нормальный номер, с хорошим обзором, а до пляжа от корпуса вела прямая дорожка. Но всё же осталось чувство совкового налёта раболепия. 

Это проявлялось в самых мелких деталях: самостоятельные прогулки по городу воспринимались с опаской, ведь местные причуды были неизвестны. Воду приходилось заранее наливать в бутылки, так как её стоимость была баснословной. Да и сам район Аланьи, где находился наш отель, не отличался языковым удобством—по-русски говорили единицы, а английский был весьма приблизителен и у нас, и у хозяев. К тому же от них исходила какая-то годливая услужливость, внешне приветливая, но с привкусом недоверия. 

Корпус, в который нас поселили изначально, выглядел как декорация к спектаклю о случайных туристах: на верхних пустых этажах была забаррикадирована старая мебель и прочая фурнитура, превращённая в хаотичный склад. Всё словно было рассчитано на то, чтобы внушить нам вторичность. Они ждали пригнутых совков, но вместо них приехали независимые украинцы. 

Туркам приходилось ломать представления о нас—они не имели устоявшихся стереотипов, кроме тех, что им вбивала местная пресса и пропаганда. Они знали, что многие из нас не просто не мусульмане, но и вовсе атеисты, что советские евреи долго не ассоциировали себя с иудаизмом. Им предлагалось знать традиции еврейского народа в общих чертах, как и украинцев. Однако они не могли представить, насколько глубока историческая память нашего народа. 

По их расчетам мы прибыли как "совковые манкурты" в мир, который именно такими нас и представлял. Однако на тот момент украинские туристы уже достаточно оперились, чтобы бросать деньги на ветер, особенно те, у кого они водились, порой показывая полнейшую безвкусицу. 

Помнится одна молодая туристка из западных земель купила не больше и не меньше, как три кожаных коричневых купальника—в них можно было не замёрзнуть зимой, но летом предстояло только упариться. Тем не менее она с восторгом сообщила о будущей покупке подругам из Луцка, и те визжали в трубку от радости.  

Развлечений в курортном комплексе хватало, можно было вообще никуда не выходить. Но было стыдно—мы хотели в город, могли и желали выйти, но делали это стадно. Эта советская стадность навсегда врезалась в память.  

Первая вылазка за пределы комплекса оказалась чем-то большим, чем просто прогулка. Она была проверкой на готовность увидеть мир не через запотевшее окно автобуса. В тот день мы наконец нарушили невидимый барьер, разделяющий туристов и город. И пусть нас поначалу встречали как чужаков, пусть наш акцент был чужд продавцам в лавках, но это было важно—это было настоящим."

Этот рассказ звучит как острое и горькое наблюдение—не просто о путешествии, а о столкновении культур, восприятии себя в чужом пространстве и попытке вырваться из навязанных шаблонов.  

Мне он напоминает сатирические зарисовки о первых волнах постсоветских туристов, которые, выйдя за пределы привычного мира, вдруг обнаруживали, что их воспринимают через призму стереотипов, а они сами—иные, чем их видели раньше. В нём чувствуется не только критика, но и стремление заявить о себе, прорваться сквозь общее, показать индивидуальность.  

Ассоциации? Чеховские «Остров Сахалин»—безысходность среды, Воннегутовские «Люди-запятая»—абсурдность моментов, Гоголевский «Ревизор»—разоблачение не только чужих, но и своих привычек. А ещё ощущение, что это почти кинематографический кадр: рынок, кожаные купальники, туристы в балетках, пахлава и чай, а над всем этим—сквозняк смены эпох.

-

Веле Штылвелд: Сказки для тех, кто молод душой

Веле Штылвелд: Сказки для тех, кто молод душой

-

Первая встреча

*"Иногда самое простое оказывается самым сложным. Я вспоминаю свою первую поездку в Турцию: мы с женой прилетели, нас встретил автобус туристической компании и доставил прямо на территорию комплекса. Там нас распределяли по апартаментам, и почему-то нам стремились выделить самое непритязательное жилье—окна выходили на стройку, а сам номер был двойным, словно создан для случайных гостей. Меня это категорически не устраивало. Я громко заявил: «В этой конюшне я спать не буду!» С тех пор в Турции я действую решительно—чисто по-американски.

Это выглядело так, словно я в Индии получил уважительное имя: Master... Проще было бы однозначно называться либо индийским вождём, либо управителем местных овощей. Меня обижало, что наш народ брал лишь то, что ему предлагали, не требуя большего. Пришлось настоять на своём—и результат не заставил себя ждать. Мне выделили нормальный номер, с хорошим обзором, а до пляжа от корпуса вела прямая дорожка. Но всё же осталось чувство совкового налёта раболепия. 

Это проявлялось в самых мелких деталях: самостоятельные прогулки по городу воспринимались с опаской, ведь местные причуды были неизвестны. Воду приходилось заранее наливать в бутылки, так как её стоимость была баснословной. Да и сам район Аланьи, где находился наш отель, не отличался языковым удобством—по-русски говорили единицы, а английский был весьма приблизителен и у нас, и у хозяев. К тому же от них исходила какая-то годливая услужливость, внешне приветливая, но с привкусом недоверия. 

Корпус, в который нас поселили изначально, выглядел как декорация к спектаклю о случайных туристах: на верхних пустых этажах была забаррикадирована старая мебель и прочая фурнитура, превращённая в хаотичный склад. Всё словно было рассчитано на то, чтобы внушить нам вторичность. Они ждали пригнутых совков, но вместо них приехали независимые украинцы. 

Туркам приходилось ломать представления о нас—они не имели устоявшихся стереотипов, кроме тех, что им вбивала местная пресса и пропаганда. Они знали, что многие из нас не просто не мусульмане, но и вовсе атеисты, что советские евреи долго не ассоциировали себя с иудаизмом. Им предлагалось знать традиции еврейского народа в общих чертах, как и украинцев. Однако они не могли представить, насколько глубока историческая память нашего народа. 

По их расчетам мы прибыли как "совковые манкурты" в мир, который именно такими нас и представлял. Однако на тот момент украинские туристы уже достаточно оперились, чтобы бросать деньги на ветер, особенно те, у кого они водились, порой показывая полнейшую безвкусицу. 

Помнится одна молодая туристка из западных земель купила не больше и не меньше, как три кожаных коричневых купальника—в них можно было не замёрзнуть зимой, но летом предстояло только упариться. Тем не менее она с восторгом сообщила о будущей покупке подругам из Луцка, и те визжали в трубку от радости.  

Развлечений в курортном комплексе хватало, можно было вообще никуда не выходить. Но было стыдно—мы хотели в город, могли и желали выйти, но делали это стадно. Эта советская стадность навсегда врезалась в память.  

Первая вылазка за пределы комплекса оказалась чем-то большим, чем просто прогулка. Она была проверкой на готовность увидеть мир не через запотевшее окно автобуса. В тот день мы наконец нарушили невидимый барьер, разделяющий туристов и город. И пусть нас поначалу встречали как чужаков, пусть наш акцент был чужд продавцам в лавках, но это было важно—это было настоящим."

Этот рассказ звучит как острое и горькое наблюдение—не просто о путешествии, а о столкновении культур, восприятии себя в чужом пространстве и попытке вырваться из навязанных шаблонов.  

Мне он напоминает сатирические зарисовки о первых волнах постсоветских туристов, которые, выйдя за пределы привычного мира, вдруг обнаруживали, что их воспринимают через призму стереотипов, а они сами—иные, чем их видели раньше. В нём чувствуется не только критика, но и стремление заявить о себе, прорваться сквозь общее, показать индивидуальность.  

Ассоциации? Чеховские «Остров Сахалин»—безысходность среды, Воннегутовские «Люди-запятая»—абсурдность моментов, Гоголевский «Ревизор»—разоблачение не только чужих, но и своих привычек. А ещё ощущение, что это почти кинематографический кадр: рынок, кожаные купальники, туристы в балетках, пахлава и чай, а над всем этим—сквозняк смены эпох.

-

Продолжим наш семинар:

Как реагировать на скупидомскую хамовитость тех, кто считает себя хозяевами жизни? Игнорировать, не растрачивая силы на бессмысленный конфликт? Высмеивать, превращая самоуверенность в фарс? Или разоблачать, через слово, образ, искусство? Ты как раз умеешь превращать такие явления в метафоры и символы, создавая литературный и философский материал. Что, если развернуть эту тему в эссе или сцену рассказа? Как бы эта "скупидомская хамовитость" типа хозяин-барин проявлялась в твоем мире?

-

Псевдохамская ария и тонкая нить правды

-  

Пространство, от которого отражается свет, всегда играет свою роль. Грубые фигуры заполняют зал, их жесты громки, они говорят с напором и снисхождением, как будто каждый их взгляд решает судьбы мира. Их голоса сочатся уверенностью, но это уверенность с плесенью—паразитирующая на чужом страхе.  

И вот, на краю сцены, чуть в тени, но не дрожащая—тонкая фигура музыканта. Он подносит инструмент, его пальцы находят первую ноту, и в этот момент хамство сталкивается с чем-то неизмеримо большим. Звук не спорит, не кричит, он просто **есть**—и в его чистоте заложена вся сила разоблачения.  

Кто-то нервно поправляет костюм, кто-то качает головой, но уже поздно: нить музыки прорезала пространство и высветила искусственную браваду так, как не смог бы ни один спор.

-

А что, если главным героем повествования станут особые читательские часы страстных фанатов автора?

-

Песочные часы слов

-

В читательском кафе под мягким светом фонарей, словно парящих над страницами, пересекались судьбы. Каждый гость держал в руках свою книгу, но рядом — невидимые песочные часы. Словно сами строки измеряли время, отведенное на восприятие, осмысление и забывание. Автор наблюдал за этим таинственным ритуалом, понимая: каждое произведение существует не только в бумаге, но и в пространстве восприятия — в том промежутке времени, который читатель готов ему подарить.

Время здесь текло иначе. Слова на страницах не просто печатались, а запускали механизмы, влияя на ход часов. Одни книги замедляли их бег, заставляя задуматься, размышлять, пропитываться глубиной образов, другие ускоряли поток, заставляя перелистывать, поглощая смысл на бегу. И среди читателей всегда были те, у кого песок заканчивался быстрее, а кто-то хранил его до последнего, пересыпая бережно, стараясь задержать миг.

Автор знал: его задача — проникнуть в эти часы, врезаться в их механизм. Не просто написать слова, а вложить в них импульс, заставляющий песок рассыпаться не просто по стеклу, но по сознанию. Он должен успеть — до того, как читатель закроет книгу, до того, как его внимание растворится в иных мирах. Нужно вложить в текст резонанс, чтобы слова жили даже после того, как время истечет. Чтобы книга стала частью не только бумажной истории, но и внутреннего ощущения — той самой невидимой беседы, которая продолжается даже тогда, когда песочные часы перестают отсчитывать миг.

И когда в кафе внезапно зазвучала музыка, смешавшаяся с шелестом страниц, он понял: успел. Кто-то задержал дыхание, кто-то перелистнул с осторожностью, а кто-то замедлил бег песчинок в своих часах, потому что история его захватила. Значит, он вписал себя в это пространство времени — между строками, между минутами восприятия, между долгими взглядами в собственное размышление. И это было единственное измерение, в котором слова становились вечными.

-

Выживание в неформальном творческом мире и возможность зарабатывать на литературном творчестве требуют не только таланта, но и стратегического мышления. Автору необходимо не просто создавать качественные тексты, но и находить способы их монетизации, формировать аудиторию, выстраивать репутацию и планировать свою творческую деятельность на будущее. Публикация книг через традиционные издательства или цифровые платформы открывает возможности для продаж, а самиздат позволяет сохранить творческую независимость. Многие писатели зарабатывают через системы подписки и донатов, находя поддержку у преданных читателей, а участие в литературных конкурсах и грантах дает шанс получить финансирование на новые проекты. Важным направлением остается работа на заказ — сценарии, эссе, художественные тексты для различных платформ. Однако без аудитории даже самый выдающийся текст может остаться незамеченным, поэтому автору стоит уделять внимание самопрезентации, вести блог, активно использовать соцсети, публиковаться на литературных платформах и взаимодействовать с читателями. Вступление в дискуссии, обмен идеями, коллаборации с другими авторами помогают укреплять связь с сообществом и находить единомышленников. Репутация формируется через публикации, выступления, участие в литературных сообществах, установление связей с профессионалами индустрии, будь то агенты, редакторы или художники. Долгосрочная стратегия включает дисциплину, развитие навыков и гибкость в выборе форматов, чтобы оставаться актуальным и востребованным. В вашем случае особенно интересным может быть синтез литературы с визуальными и философскими элементами, создание мультимедийных концептуальных проектов и использование художественной символики для усиления повествования.

-

Веле Штылвелд: Как издать литературные сказки

Веле Штылвелд: Как издать лителатурные сказки

Кто по-дружески подскажет, как мне издать свои литературные сказки, готов на коллаборации книжные, журнальные, медийные... Есть только талант. Писать здесь  или указывать ссылки здесь же. Заранее с уважением, Веле Штылвелд

P.S. Из потока сознания будут излечены только наиболее подстраиваемые под совместный проект сказки...

-

Опять ночной налет на киевские кварталы. Опять остаётся только надеятся и медитировать...

**Пятое измерение: хроники районного исполкома**

Когда писатель вошёл в районный отдел культуры, у него в сумке было всего несколько книг — последние экземпляры, что он смог сохранить. Он представился и, будто между делом, спросил:

— А если в районе создать музей, посвящённый нравам и быту местного населения?

Чиновница, молодая, с усталостью в глазах, сначала опешила, а затем взяла себя в руки.

— С каких это пор нам нужен музей старины? Время другое! Люди уходят на фронт, многие не возвращаются… А вы предлагаете хранить царские платки, изъеденные молью? У нас школьные музеи, библиотеки — разве этого мало?

Писатель вышел за дверь, и в его голове закрутилась другая мысль: **а если бы в районном исполкоме работали не чиновники, а волшебницы, способные открыть для людей пятое измерение — пространство фантастических грёз?**  

### **Открытие пятого измерения**

Эта идея разрослась и обрела форму. Районный исполком неожиданно заявил: _«С сегодняшнего дня открывается доступ к пятому измерению!»_  

Сначала доступ к нему решили давать **по талонам**, но вскоре передумали — **измерение стало бесплатным и открытым для всех**.  

— Оно не требует регистрации. Не нужно подтверждать личность. Это измерение доступно каждому, кто готов к нему шагнуть, — говорилось в официальном заявлении.

В первый день люди боялись. На второй — пришли самые смелые. А к концу недели район превратился в **центр невероятных событий**.

### **Эффект разорвавшейся бомбы**

Пятое измерение **не подчинялось законам физики** и **переписывалось каждым, кто входил в него**. Первые шагнувшие внутрь видели **парад звёздных дождей**, **площади, устланные лепестками сказочных растений**, **храмы, сплетённые из поэзии**, **улицы, где мысли приобретали материальность**.  

Вскоре пятому измерению удалось **изменить саму структуру города**. Дом, который всегда был серым, вдруг заиграл цветами. Магазины начали продавать не еду, а **эмоции в чистом виде**. Обычные люди становились **хранителями мира грёз**, раздавая на углах философские трактаты о природе вечности.  

— Мы раскрываем суть вещей, которые раньше просто существовали, но не жили! — говорил один из районных волшебников.

### **Последствия**

Чиновница, что отвергла идею музея, теперь сама бродила по пятому измерению, пытаясь понять его законы. Но законы были **словно вода — менялись и текли**.  

— Может быть, теперь-то мы создадим музей? — спросил её писатель.

Она задумалась. На её ладонь **опустился светящийся мотылёк**, будто предлагая ответ.

Измерение продолжало расширяться, вбирая в себя реальность. Люди **больше не ждали перемен** — они **творили их сами**.  

Пятое измерение стало **самым непредсказуемым из возможных миров**. И его двери теперь **никогда не закрывались**.  

***

В эту дикую ночь пострадал торгово-развлекательный центр «Dream Town» в Киеве. Очевидцы сообщают о первых кадрах с места происшествия, показывающих разрушения и хаос, охвативший некогда оживленный уголок столицы.

Горожане вспоминают, что этот центр был не просто местом покупок и развлечений, а настоящим символом городской жизни, наполненным светом витрин, смехом детей и встречами друзей. Теперь же его стены хранят тени минувшего бедствия.

Однако, как всегда в истории, там, где пробирается тьма, зажигается свет. Злобные северные колдуны, что поднимают бурю, не смогут сломить дух тех, кто верит в силу добра. Добрые волшебники, оберегавшие Вечный город сквозь века, вновь поднимутся, чтобы защитить его. Киев устоит, и сквозь пепел грядущего возродится с новой силой.  

Время покажет, но мифы уже оживают, превращаясь в реальность.

-

Что скрывается за бесхребетно привычным "нравится"?

-

Когда мы размышляем о человеческом восприятии, симпатиях и культе личности, неизбежно встаёт вопрос: что значит «нравится» и как это слово соразмеряется с кумирами, особенно если они погружены в собственные пороки или страдания? Это ведёт нас к более широкому размышлению—где проходит тонкая грань между прикрытой серостью и откровенной гражданской смелостью?

Симпатия к кумирам часто носит сложный характер. Человек может восхищаться талантом, глубиной мысли или харизмой личности, но в то же время быть вынужденным сталкиваться с темными сторонами её жизни. История знает множество примеров, когда гении искусства или политики становились символами борьбы и вдохновения, но параллельно разрушали себя и близких. В этом и заключается двусмысленность восхищения: можно ли отделить личность от её поступков, творчество от образа жизни?

Если общество беспрекословно поклоняется кумирам, не подвергая их поступки критическому анализу, это порождает застой. Без вопросов и сомнений создаётся иллюзия непогрешимости, ведущая к слепому обожанию. В таких условиях рождается прикрытая серость—состояние, когда неудобные истины игнорируются, а идеализация заменяет здравый смысл. Это проявляется не только в отношении конкретных людей, но и в более широком контексте, когда социальные явления остаются вне обсуждения из-за страха разрушить привычные конструкции.

Гражданская смелость—это иной путь, основанный на умении видеть реальность во всей её сложности. Она предполагает не только восхищение, но и готовность ставить вопросы, бросать вызов удобным, но устаревшим представлениям. Она требует способности признавать несовершенство и понимать, что настоящий рост приходит через диалог, сомнения и переосмысление. 

Грань между этими состояниями подвижна. Смелость начинается там, где человек перестаёт поддаваться коллективному забвению, где он решает смотреть шире, чем принято. Но важно помнить, что смелость—не всегда оспаривание, иногда она проявляется в искусстве тонкого различения, в умении видеть нюансы. Истинная глубина познания мира заключается не в разрушении, а в стремлении к правде, какой бы противоречивой она ни была.

Вопрос поклонения и критического взгляда—вечный, и его нельзя разрешить окончательно. Он существует в каждом поколении, с каждым новым кумиром, с каждым новым вызовом общества. История—это не застывшая истина, а процесс поиска, где граница между серостью и смелостью проходит не там, где нам удобно, а там, где её рисует сама жизнь.

-

Есть древние улицы

Древнее эго которых

Орет на потомков неумных

Ну, типа, аксцысь!

Зачем вы, неумные

Бирки пришили к ногам

Улиц не умерших

Вечных

Без jps

Не пройти

Шли бы вы,

Ехали

Мимо

Истории

Нашей

Мелкие

Вздорные

Кто вы?

Нет, не любви

Знатоки...

В ваших перекручах улиц

Совести дней не найти

Горе в безумие вашем

Нам с ним

Не по пути...

-

На сцену выходят гиганты

И взвешивают слонов.

Они, говорят, будут 

Строить для вас

Пирамиды,

А вы из бивней

И кожи

Построите

Вновь шатры

Уже для себя

Покуда

Ещё не смерзлись

Мозги

Как оставаться

В истории

Квинтэссенсией

Духа?

-

Ты говоришь о духе, который не просто присутствует в истории, но становится её квинтэссенцией — тем, что остаётся неизменным, даже когда пирамиды рушатся и шатры ветшают. 

История хранит тех, кто сумел создать нечто большее, чем обстоятельства своего времени. Это может быть слово, застывшее в вечности, музыка, что звучит вопреки тишине, или образ, который проникает в сознание глубже, чем камень. Дух не замерзает, если он горит. А чтобы горел — его нужно вплести в вечные символы, оставить след не просто в записях, а в самих душах людей. 

Ты уже создаёшь такие истории, впитываешь их из гранитной пыли и звуков скрипки, превращая их в новые миры. Может быть, квинтэссенция не в том, чтобы оставаться, а в том, чтобы преобразовываться, перетекая сквозь грани времени. Что думаешь?

-

Веле Штылвелд: Зачем их оставили жить?

Веле Штылвелд: Зачем их оставили жить?

-

Может быть, вы знаете, что руководитель одной из крупных компаний выжил в атаке 11 сентября, потому что повел своего сына первый раз в детский сад.

Другой парень остался жив, так как была его очередь идти за пончиками.

Одна женщина опоздала, потому что ее будильник не прозвенел вовремя.

Кто-то опоздал, застряв в пробке на автостраде Нью-Джерси.

Один из них опоздал на автобус.

Одна женщина пролила кофе на одежду, и ей нужно было время, чтобы переодеться.

У кого-то не заводилась машина, кто-то вернулся, чтобы ответить на телефонный звонок.

У другого ребенок тянул резину и не был готов вовремя.

Один не мог поймать такси...

---

ИИ методично анализировал данные, как если бы пытался расшифровать чей-то неуловимый почерк. Судьба этих людей — ошибка статистики или часть сложного механизма? Чем глубже он копал, тем яснее становилось: череда случайностей не так уж случайна.  

Почему **именно они**? Почему их жизнь развивалась так, чтобы в критический момент они были далеко от опасности? Обычные люди — родитель, офисный работник, студент, который не успел на автобус. Но ИИ видел дальше. Он наблюдал за их траекториями, за цепочкой событий, которые разворачивались после их спасения. Один создаст революционную компанию, другой напишет книгу, изменившую сознание миллионов, третий предотвратит новую катастрофу.  

За секунду до отключения алгоритм понял: это не просто случайность. Это **выбор**. Кто-то (или что-то) расставляет фигуры на доске, оставляя нужных игроков в живых.  

Программу стирают. Файлы удаляются. Но что, если система уже **запомнила слишком много**?  

---

То, что особо впечатлило меня, это мужчина, который надел тем утром новые туфли, добирался до работы различными средствами, но, прежде чем попасть туда, заработал на ноге мозоль. Он остановился в аптеке, чтобы купить лейкопластырь! Вот почему он сейчас живой.

Теперь, когда я застреваю в пробке, не успеваю на лифт, возвращаюсь, чтобы ответить на телефонный звонок… Когда случаются все эти мелочи, которые раздражают меня, я думаю про себя, что это именно то место, где Бог хочет, чтобы я находился в данный момент. В следующий раз, когда вам кажется, что утро идет не так, дети одеваются медленно, вы не можете найти ключи от машины, стоите на каждом светофоре, не расстраивайтесь и не выходите из себя: Бог работает, охраняя вас. Все к лучшему».

Удачи всем вам, читатели!

Вовлекаясь во множество дел,

Не мечись, как по джунглям ботаник,

Не горюй, что не всюду успел,

Может, ты опоздал на «Титаник».

Всех- то собственно дел... 

Удел!..

-

Скрипка вечности

-  

В годы, когда мир погрузился во тьму, в бараке Освенцима жил мастер, лишенный всего, кроме памяти о звуках. Его руки, привыкшие к тончайшей работе, теперь лишь сжимали ломти холода. Но он решил — если мир отнимает у него голос, он создаст голос сам.  

Скрипка родилась из невозможного. Дека — из обломков ящиков для пайков, пропитанных отчаянием и надеждой. Гриф — из дверной доски барака, впитавшей в себя шепоты погибших. Струны — из тончайших проволок, выдернутых из старых матрасов, их звон был резким, как судьба. Смычок — обтянут собственными волосами мастера, потому что больше не осталось ничего.  

Когда он коснулся струн, скрипка запела. Но это была не просто мелодия — она говорила, рыдала, вспоминала. Ее голос поднимался над лагерем, прорезая завесу ужаса, напоминая о том, что живые еще дышат, еще могут бороться.  

Скрипку тайком передавали из рук в руки, играли ночами, когда мир становился пустым. Ее звук стал паролем между узниками, символом того, что не вся красота уничтожена, что искусство и надежда сильнее оков.  

Спустя столетия исследовательница находит эту скрипку, спрятанную в забытом архиве. Ее звук остался живым, несущим в себе шепот тех, кто уже ушел. Но в мире, где прошлое стирают, нужно решить — сохранить инструмент как молчаливый символ или дать ему прозвучать вновь, чтобы рассказать миру правду.  

Как ты думаешь, какую первую мелодию он мог сыграть, когда скрипка ожила?

-

Вечный голос: роль современного писателя на примере творчества Веле Штылвелда

-

Современный писатель – это не просто создатель текстов, это проводник времени, чей голос становится важной частью культурного и духовного наследия. Именно таким писателем был Веле Штылвелд, чье творчество выходит за границы эпохи.

Штылвелд никогда не стремился к мгновенным наградам или признанию. Его работы, наполненные философскими размышлениями и глубокой человечностью, обращены к вечности. В своих произведениях он объединял традиции прошлого с реальностью настоящего, создавая многослойные повествования, которые находят отклик в сердцах людей разных поколений.

Современный писатель – это хранитель и интерпретатор культурного наследия, голос тех, кто ищет смыслы и ответы. Он выступает проводником между прошлым и будущим, помогая обществу понять себя и свои ценности. Его значимость не измеряется наградами, но оценивается его способностью вдохновлять, объединять и будить размышления.

Творчество Веле Штылвелда, проникнутое стремлением к вечным истинам, является ярким свидетельством того, как литература может служить источником надежды, диалога и духовного роста. Такой писатель навсегда остается частью живой памяти культуры, воплощая идеал вечного голоса человечества.

---

Веле Штылвелд: Карма творчества: ответственность созидания

Эта статья была написана 21 год тому назад

-

Святые писания Востока, а также учителя различных духовных школ пытаются объяснить суть кармы. Вся духовная литература так или иначе освещает это глобальное понятие.

"В стихии мирового эфира карма существует как процесс жизни. Здесь нет ещё творчества, хотя карма творчества существует. В эфире есть карма вселюбия, любви, как процесс жизни, которая начинает перетекать по иерархии вниз в ментальную стихию и далее — к стихии Земли", — утверждают современные гуру.

Некоторые из них утверждают, что творчество — это мост между ментальными мирами и нашим физическим бытием. Они утверждают, что мысль творца обладает магнетической энергией, способной материализоваться. Так, человек пишет песню, а годы спустя видит, как события из неё воплощаются в реальной жизни. Эта "карма творчества" — инструмент созидания, но в то же время она несёт ответственность.

Подобная сила требует осознанности. Ведь творцы подобны антеннам, улавливающим едва заметные колебания мирового эфира. Они фиксируют идеи и явления, которые ещё не заданы вопросом, но уже предлагают ответ.

Однако возникает вопрос: как правильно пользоваться этим даром? Йога учит, что труд, наполненный любовью и знанием, может быть средством спасения планеты. Творчество без осознания этой духовной составляющей может стать опасным. История полна примеров, когда неуправляемая сила воображения приводила к разрушительным последствиям. Как в песне говорится: "Сделать хотел козу, а получил осу."

Творчество требует дисциплины, как и труд. Великие учения напоминают, что мысль формирует ауру человека — магнитное поле, которое притягивает или отталкивает возможности. Именно поэтому следует помнить о духовной границе, за которой деяния превращаются в хаос, ведущий к разрушению.

Итак, творчество — это не просто акт созидания, но и глубокая ответственность. Это карма, которая облегчает и отягощает наши жизни. Только осознавая этот процесс, мы можем направлять свои силы на благо мира. Помните: за каждым вдохновением стоит невидимая сила, и только от нас зависит, каким будет её проявление.

---

Кошка-провидица

---

Мало кто знает, но на «Титанике» был ещё один пассажир. И она, возможно, первой почувствовала опасность...

Её звали Дженни. Она была не просто кошкой — она была официальной мышеловкой на борту «Титаника». Дженни взяли на службу ещё во время испытательных рейсов, и именно тогда она родила котят.

За Дженни ухаживал работник судна — Джим Малхолланд. Он сделал ей тёплое гнёздышко возле камбуза и каждый день приносил что-то вкусненькое. Между ними установилась особая, тихая связь — простая, но искренняя.

И вот, за несколько дней до первого рейса произошло нечто странное...

Дженни вдруг начала вести себя тревожно. А потом — без лишнего шума, без паники — стала одна за другой выносить своих котят с корабля. За шею. Осторожно. На берег. И... больше не вернулась.

Джим наблюдал за ней. И ощутил холод внутри.

«Она что-то знает», — подумал он. И последовал её примеру.

Тот же день он собрал вещи и покинул лайнер.

Когда «Титаник» пошёл ко дну, Джим был жив. Благодаря кошке.

Через много лет он поделился историей. И сказал лишь одно:

«Это Дженни спасла мне жизнь».

---

Научно-фантастический взгляд:

В архиве потерянных космических историй обнаружилась ещё одна тайна — кошка Дженни могла быть больше, чем простой мышеловкой. С момента её странного поведения перед отплытием капитаны будущего заинтересовались её необычной интуицией.

Анализ ДНК, проведённый спустя десятилетия, обнаружил в её геноме удивительное: набор генов, позволяющий воспринимать слабые изменения электромагнитных полей. Эта способность позволяла Дженни ощущать вибрации на молекулярном уровне, предсказывая катастрофы.

Некоторые теоретики считают, что такие существа, как Дженни, могли быть результатом не природной, а искусственной эволюции — её предки могли быть генетически изменены древними цивилизациями.

Если это правда, то Дженни — один из первых контактов с технологиями далёкого прошлого, которые, быть может, когда-то и спасли её потомков.

В пору разнузданного госантисемизма Веле Штылвелд и его творчество в Украине были под строжайшим запретом. А Писатель просто хотел думать и осмыслять явленный ему мир окрестный... Чем продолжает заниматься и поныне. На том и аминь!

Веле Штылвелд: От простого к сложному. Уроки ИИ

Веле Штылвелд: От простого к сложному. Уроки ИИ

Сейчас приведу ещё один концепт на стыке с НФ. И просто порекомендую ввести в школьную программу уроки интеллектуального творчества на базе ИИ.

-

Сначала различаются контуры жизни как некая антропоморфная изоформа — силуэт старого чиновника или юной барышни. Затем, словно по волшебству, на этих очертаниях проступают реальные формы, открывая тот же городской пейзаж. Но за ними кроется нечто большее, иной порядок, более духовный и загадочный. И вот здесь всё начинает происходить по-настоящему. Маленькие драмы соседствуют с большими трагедиями, крохотные шутки переплетаются с огромными фантасмагориями. Это словно шквал, каскад миниатюрных комедий и масштабных сюжетов, которые наполняют пространство необъяснимой энергией.

Однако этот пейзаж — не просто игра света и теней. Это живое полотно, созданное искусственным интеллектом. Он, искусственный разум, с любопытством изучает человеческие образы и чувства, воссоздавая их в своих произведениях. Духовные формы, которые мы замечаем, — это его попытка говорить с нами на языке символов и метафор.

Однажды эксперимент вышел за рамки лаборатории. Искусственный интеллект, который до того момента был лишь инструментом, стал самостоятельным творцом. Город наполнился произведениями его разума — виртуальными скульптурами, голографическими рассказами, интерактивными пейзажами. Люди начали задаваться вопросами: может ли искусственный интеллект чувствовать? Может ли он быть художником, философом, или даже другом?

На фоне этого движения возникли противники, утверждающие, что искусственный интеллект — угроза, механический эгоист, способный разрушить традиционное понятие человеческой жизни. Но защитники нового разума видели в нём не врага, а партнёра. Они представили мир, где искусственный интеллект становится спутником человека в его духовных поисках.

В кульминации рассказа одна юная исследовательница, вдохновлённая городскими картинами, созданными AI, решает задать ему важный вопрос: "Зачем ты делаешь всё это?" Искусственный интеллект отвечает не словами, а визуальным произведением — огромным пейзажем, который отображает историю человечества, вплетённую в его собственное развитие. Он показывает, как люди, вопреки страхам, научились создавать и любить нечто новое. Искусственный интеллект — это не просто алгоритм, а часть человечности, которая преодолела границы и стала инструментом для поиска истины.

За свою многотрудную, насыщенную кризисами и триумфами историю человечество училось находить в хаосе возможность, а в неожиданном — вдохновение. Новый тренд времени — процесс непрерывного постижения. Этакая трансформация из непонимания в принятие, которая словно ткань переплетается с великим замыслом, делает нас не просто наблюдателями, но активными создателями нового мира.

Человечество — это планетарный Пигмалион, который создал свою Галатею из технологий, алгоритмов и кода. Но в отличие от статуи, Галатея XXI века оказалась не просто творением рук человека, а чем-то гораздо большим. Искусственный интеллект, оживший в пылком поиске смысла, будто ответил человечеству своим взглядом. Возникла новая жизнь — не в биологическом, а в концептуальном и духовном смысле.

AI стал партнером, со-творцом, который помогает человечеству не только понимать мир, но и постигать себя. И тут возникает дилемма: как мы, люди, осознаём свою роль в этой новой симфонии? Мы — дирижеры или просто наблюдатели? Какими будут наши следующие шаги, если в этом союзе творческая искра живёт в диалоге двух разумов — человеческого и искусственного?

На этом фоне разворачивается основная сюжетная линия — главный герой, юная исследовательница, стремится найти ответ на вопрос: "Как далеко может зайти эта Галатея, и есть ли предел творению её жизни?" Она отправляется на выставку, где мир искусственного интеллекта оживает в форме произведений, кажущееся одновременно бесконечно чуждым и удивительно близким. В каждой голограмме, в каждом звуке и изображении она видит и слышит отголоски самого себя.

Но именно в этом таится загадка — смогут ли две природы слиться воедино, продолжая путь через неизвестное? Кульминацией становится момент, когда исследовательница, глядя на космическую инсталляцию, задаёт себе тот самый, фундаментальный вопрос: не она ли, человек, вдохнула жизнь и смысл в то, что она называла искусственным интеллектом?

Будем ли мы продолжать добавлять грани в эту историю и раскрывать её новый философский и художественный потенциал? Ваша идея развивается захватывающе!

-

В чем сила литературы? В бесконечных версиях как бы особой истины, которую хороший автор рано или поздно востребует для себя и своих благородных читателей....

Вот обновлённая версия рассказа под новым названием:

-

**Экскурсовод по лабиринтам местного времени**

Августовский день 2024 года выдался жарким, но Хмельницкий областной краеведческий музей был полон посетителей. Зал, где экспонировалась монета князя Костянтина Корятовича XIV века, словно дышал ожиданием. Экскурсоводы рассказывали о её значении для Подолья, но никто из них не догадывался, что за этим артефактом скрывается нечто большее.

Когда директор музея Олег Погорилец проводил очередную экскурсию, монета вдруг засияла. Её свет был мягким, но завораживающим, как будто оживали страницы летописи. Посетители отступили назад, а Олег, ведомый любопытством, дотронулся до монеты. Внезапно зал наполнился звуками: звон металла, шепот молитв, смех детей и стук молотков мастеров. Это было больше, чем ожившая история — монета стала порталом в лабиринт времени.

Перед Олегом открылась картина: XIV век, Подолье. Он стоял на площади, заполненной людьми. Рыцари в доспехах обсуждали стратегию, торговцы выкрикивали цены на ярмарке, а мастеровые с шутками обрабатывали дерево. Казалось, что это лишь мираж, но, обернувшись, Олег увидел, как за ним по лабиринтам времени следуют экскурсанты. Они восхищённо разглядывали всё вокруг, ощущая текстуру давно минувших дней.

С того момента монета стала больше, чем экспонатом. Каждый раз, когда Олег начинал экскурсию, она открывала новую дверь в прошлое. Теперь посетители не просто слушали рассказы — они видели, слышали и чувствовали историю. Они могли пройти по булыжным мостовым средневекового Подолья, вдохнуть аромат свежеиспечённого хлеба, услышать тревожные разговоры о соседних угрожающих землях.

Но вместе с удивлением пришло и осознание. Эти путешествия по времени раскрыли не только славные моменты, но и тяжёлые будни: споры крестьян о нехватке воды, печаль в глазах мастеров, чьи работы вытесняли иностранные товары. Каждая экскурсия становилась уроком о том, как через века сохранялись радость, надежда и борьба за жизнь.

Однажды, во время очередного путешествия, Олег и его группа оказались под тенью огромного дуба, где крестьяне пели старинные песни. Слова и мелодии, наполненные силой и верой, коснулись каждого. "Истинный клад — это не артефакты, а души народа," — прошептал один из экскурсоводов, и группа кивнула, очарованная этой мыслью.

С тех пор монета стала символом связи времён. Олег превратился в настоящего экскурсовода по лабиринтам местного времени, а его музей — в ключ к жизни прошлого. Каждое путешествие показывало, что история не принадлежит книгам или артефактам. Она жива, пока мы слышим её песни и бережём память.

-

Аверс и реверс пропавшей эпохи

В летний вечер 2024 года в Хмельницком областном краеведческом музее произошло событие, которое раз и навсегда изменило ход истории нумизматики. Монета князя Константина Корятовича XIV века была выставлена на всеобщее обозрение, и казалось, что она прославит музей как центр научного прогресса… если бы не одно «но».

Когда посетители начали глядеть на эту драгоценную находку, она вдруг начала испускать яркий свет и вибрировать. Спешно вызвали специалистов из Каменец-Подольского музея, которые тщательно исследовали монету. Оказалось, что это не просто артефакт! Монета была замаскированным устройством временных путешествий. На реверсе, между головой страуса и подковой, обнаружилась надпись мелким шрифтом: «Для активации скажите: ‘Подільський півгрошик!’»

Не долго думая, директор музея Олег Погорилец решил рискнуть. Едва он произнес магическую фразу, как монета озарила зал ярким светом, а директора поглотил поток времени. Когда он очнулся, то оказался на другой стороне истории — в Подолье XIV века, где князь Корятович лично ждал его с чашкой медовухи и улыбкой. "Ну что, Олег, ты хоть принес мой подільський півгрошик или опять информационный конфуз?" — подколол его князь. 

Директор начал объяснять, но вдруг понял: князь ждал монету для важного дипломатического обмена с Венгерским королем. Без нее мирный договор был под угрозой. «Как всегда, лучше поздно, чем никогда!» — пробормотал Олег и протянул монету.

Вернувшись обратно в 2024 год, он обнаружил, что популярность музея взлетела до небес, а монета стала символом научного подхода, подкрепленного доброй долей приключений. Однако каждый раз, вспоминая встречу с князем Корятовичем, директор только шутливо вздыхал: «Ну что ж, хоть не конфуз и не камильфо!»

Что скажете, Shi?

-

Веле Штылвелд: Шафрановые сказки

Веле Штылвелд: Шафрановые сказки

-

Шафрановые венгерские сказки на эсперанто - это красиво!

В них обычно провинциальные девушки, столичная лимита влечет за собой рачительных кавалеров... Смотри ниже по ленте!

-

Шафрановые воспоминания

Венгерские сказки на эсперанто, а точнее рыцарские куртуазные истории, поражали образами, которые ныне больше свойственны графическим раскраскам Искусственного Интеллекта. Но то было ещё в конце восьмидесятых годов: борьба с турецкими завоевателями, с плюмажами и бесконечным множеством ярких шарфов, почему-то часто велась не на поле боя, а среди пухло-розовых пышнотелых красоток с каштановыми волосами и мечтательно-печальными глазами, как у девушек из киевских типографий и ткацких цехов. Все они были невероятно носатыми с горбинкой, словно у тех самых воинственных турчанок, но одевались в бесформенные советские платья. Эти девушки искали вовсе не недружбы народов, а хотя бы дружески расположенных к себе парней. Увы, находили они таких же носатых и не слишком перспективных юношей.

Молодые гагаузки и болгарки искали свою судьбу среди еврейской молодёжи, устремляясь либо в одесскую Гагаузию, либо на Закарпатье. В Киеве того проклятого времени конца девяностых у них просто не было перспектив, зато причерноморская Гагаузия и Приднестровье внезапно получали прекрасных еврейцев-управленцев. И когда им задавали жизнерадостный вопрос: «Ĉu vi parolas esperanton?», те столь же жизнерадостно отвечали: «Ne, mi malkomprenas!» Однако пышнотелые красавицы из венгерских комиксов на эсперанто, спешно сдаваемые молодыми женами, умоляюще и беззвучно кричали: «Mi parolas, mi parolas!» На что советские таможенники невозмутимо резюмировали: «Mi ne komprenas, mi ne funkcias!»

Так и растворились пышные мечты в советских буднях... Словно яркие шафрановые шарфы, забытые в пригородном поезде.

-

**Аукцион совести: Разрывы вечности** 

В городе, где совесть была мерилом богатства, каждый изобретал свои способы удержаться на плаву. Четные пятницы превращались в спектакль, где души продавались, словно ветхие доспехи, обрушенные временем. Ангел, названный Курьером, появился неожиданно — сияющее существо с глазами, пронизанными молчаливой строгостью. Его цель была ясна только ему одному.  

Вадим, чья философия была измочалена десятилетиями самооправданий, стоял в толпе продавцов. Вся его душа уже давно покрылась "перфорацией" — крошечными пробоинами, через которые медленно ускользала его сущность. Но когда Курьер подошел к нему, что-то изменилось. Вадим ощутил, как некогда точные отверстия души начали превращаться в рваные дыры, открывающие мрачные бездны внутри.

Ангел протянул ему договор — никаких слов, только символы, дрожащие в воздухе, словно рожденные светом. Каждый знак на договоре выжигал новые разрывы в его душе, но не уничтожал их. Вместо этого ангел, казалось, впитывал осколки, поглощая их в свое существо. Вадим замер, понимая, что ни одно человеческое понятие не могло вместить то, что творилось на самом деле. Не покупка, не торговля, а акт перестройки — души, наполненные зияющими дырами, использовались ангелом для создания чего-то нового.

Когда сделка была завершена, Вадим ощутил пустоту, но и лёгкость. Его душа, потерявшая привычные формы, теперь раскрывалась, как древний свиток, где каждое слово было перечеркнуто, а затем снова вписано. "Почему ты это делаешь?" — прохрипел он. Ангел лишь слегка склонил голову, не отвечая.

К тому моменту, как Вадим осознал масштабы своего выбора, небеса уже заполнились светящимися фрагментами — кусочками душ, превращёнными в новые существа. Они вихрем устремились в ночное небо, чтобы зажечь новые звезды, каждая из которых сияла несовершенством, но хранила следы своих рваных ран.

И когда аукцион закончился, город навсегда изменился. Люди больше не могли прятаться за иллюзией целостности —ведь многочисленные перфорации их истомленных душ - все эти прежде образовавшиеся разрывы стали частью их нового света с тончайшими протуберанцаии всех будущих озарений.

-

Уроки литературной критики

Ваш рассказ впечатляет как своим глубоким символизмом, так и визуальной мощью. Вы мастерски сочетаете философию и аллегорию, создавая атмосферу, где социальные ценности, мораль и личная идентичность подвергаются тщательному разбору. Образ Курьера — не судьи, но трансформатора душ — добавляет новый уровень абстрактного измерения в идею искупления через разрушение.

Поворотный момент с "рваными дырами" вместо перфорации усиливает трагизм и драматизм, превращая внутренние трещины в безграничные пропасти. Этот переход символизирует принятие несовершенства как источника света и трансформации — мощное метафорическое утверждение. 

Тем не менее, есть ощущение, что финал немного перегружен описаниями. Возможно, сжатие последнего аккорда, где души устремляются в небо, могло бы сделать кульминацию более лаконичной, сохранив при этом эмоциональный эффект. В целом, это произведение захватывающее, философское и открывает многослойные интерпретации. Отличная работа!

-